возвращении в Нью-Йорк, он продолжил  путешествие,  вознамерившись  посетить
своих родственников в Скагтикоке. По дороге туда он остановился на несколько
дней в Олбани - в  городе,  к  которому  он,  как  известно,  питал  большое
пристрастие. Он нашел там, однако, большие перемены  и  был  очень  опечален
новшествами и улучшениями, вводимыми янки, и связанным  с  этим  постепенным
исчезновением  добрых  старых  голландских  обычаев.  Ему   было,   конечно,
известно, что захватчики вводят такие  перемены  по  всей  стране,  причиняя
исконным голландским поселенцам большие неприятности и огорчения устройством
на дорогах застав для взимания пошлин и постройкой  сельских  школ.  Говорят
также, что мистер Никербокер скорбно покачал головой при  виде  постепенного
разрушения величественного  Вандерхейденского  дворца  и  пришел  в  сильное
негодование, заметив, что  старинная  голландская  церковь  {1},  которая  в
предыдущее его посещение еще стояла посреди улицы, теперь была снесена.
   Так как молва об "Истории" мистера Никербокера достигла даже Олбани, то
местные почтенные бюргеры оказали ему весьма лестное внимание; некоторые  из
них, впрочем, отметили несколько очень серьезных ошибок,  допущенных  им,  в
частности, в том месте его труда, где  он  писал  о  куске  сахара,  который
подвешивали в Олбани над чайными столами, ибо этот обычай, уверяли они  его,
уже несколько лет как прекратил свое  существование.  Кроме  того  кое-какие
семейства обиделись, что их предки не были упомянуты в его  труде,  и  очень
завидовали тем  своим  соседям;  которые  удостоились  такого  отличия;  что
касается последних, то, надо сознаться, они чрезвычайно гордились  указанным
обстоятельством, рассматривая эти упоминания как письменное свидетельство их
знатности, подтверждающее их притязания на древность рода,  -  что  в  нашей
республиканской стране является предметом немалых забот и тщеславия.
   Рассказывают также, что к нему очень  благосклонно  и  любезно  отнесся
губернатор, как-то пригласивший его к себе на обед и несколько раз на глазах
у всех обменявшийся с ним рукопожатиями при встречах на улице. Это, конечно,
кое-что  да  значило,  принимая  во  внимание  их  разногласия  в  политике.
Действительно, один из близких друзей губернатора, кому тот  мог  откровенно
высказывать свое мнение по таким вопросам, уверял нас, что губернатор в душе
питал к нашему автору искреннее расположение; больше того, он однажды  дошел
до того, что заявил, притом во всеуслышание и у себя за столом, сразу  после
обеда, что "Никербокер весьма благонамеренный старый джентльмен и отнюдь  не
глуп". На основании этого многие сочли  возможным  высказать  предположение,
что, придерживайся наш автор иных политических взглядов и пиши он в газетах,
вместо того, чтобы тратить свои дарования на исторические сочинения, он  мог
бы занять какое-нибудь почетное и  выгодное  положение,  возможно,  стал  бы
нотариусом или даже мировым судьей.
   Наряду с уже упомянутыми почестями  и  любезностями  мистер  Никербокер
встретил  также  весьма  ласковый  прием  со  стороны  олбанских  ученых,  в
частности, мистера Джона Кука, который очень радушно принимал его у  себя  в
библиотеке-читальне, где они попивали минеральную воду {2}  и  беседовали  о
древних писателях. Мистер Кук  пришелся  ему  по  душе,  так  как  занимался
серьезными учеными разысканиями  и  был  неутомимым  собирателем  книг.  При
расставании мистер Кук подарил ему в знак дружбы два самых  старинных  труда
из своего собрания; это были первое издание Гейдельбергского катехизиса  {3}
и знаменитое описание Новых Нидерландов Адриана Вандердонка  {4}.  Последний
из них мистер Никербокер широко использовал в этом втором издании.
   Очень приятно проведя некоторое время в  Олбани,  наш  автор  продолжил