относились  с  философским   безразличием,   а   к   последней   с   крайним
неудовольствием. Итак, прибегнув к столь коварным приемам, англичане  сумели
подорвать доверие  и  охладить  любовь  новоамстердамцев  к  их  доблестному
старому губернатору; решительно и откровенно высказывая свое мнение и  браня
его почем зря (у него за спиной), они упрекали его  в  том,  что  он  упрямо
намеревается ввергнуть их в пучину бедствий.
   Подобно могучему дельфину-косатке, который, несмотря на шумные бушующие
волны, все время налетающие на него и пытающиеся сбить с пути,  несмотря  на
буйные валы, захлестывающие его, продолжает все же неуклонно плыть вперед  и
постоянно появляется на поверхности, выныривая из взбаламученной  пучины,  с
удесятеренной силой подымая брызги и  колотя  хвостом,  -  так  непреклонный
Питер непоколебимо шел намеченной дорогой и, полный  презрения,  не  обращал
внимания на вопли черни.
   Но когда британские военачальники по  тону  ответа  Питера  Стайвесанта
поняли, что он ни в грош не  ставит  их  власть,  они  тотчас  же  отправили
офицеров-вербовщиков на Ямайку, в Иерихон и Ниневию, Куэг и Патчог и во  все
грозные  города,  некогда  покоренные  бессмертным  Стоффелем  Бринкерхофом,
поручив им поднять доблестных потомков Вяленой Рыбы и Решительного Петуха  и
других известных скваттеров для нападения на город Новый Амстердам  с  суши.
Тем временем вражеские корабли делали ужасные приготовления  к  тому,  чтобы
начать решительный приступ с моря.
   Улицы Нового Амстердама представляли теперь зрелище дикого  смятения  и
уныния. Тщетно доблестный Стайвесант призывал граждан к оружию и  приказывал
им собраться на площади перед ратушей или на рыночной  площади.  Вся  партия
плоскозадых за одну ночь превратилась в настоящих старух  -  метаморфоза,  с
которой может сравниться только чудо, по рассказу Ливия происшедшее  в  Риме
при приближении Ганнибала {2}, когда статуи потели от неподдельного  страха,
козлы превратились в баранов, а петухи, став курами, с кудахтаньем бегали по
улицам.
   Измученный Питер, которому грозили извне и досаждали изнутри,  травимый
бургомистрами и преследуемый криками черни, горячился, рычал  и  бесновался,
как разъяренный медведь, привязанный к столбу и терзаемый  стаей  презренных
дворняжек. Убедившись, однако, что все  дальнейшие  попытки  защитить  город
были тщетны, и узнав, что пограничные жители и  грабители  из  Новой  Англии
готовы нахлынуть на него с востока, он наконец был вынужден, несмотря на все
величие своего сердца, которое, распухнув, подступало у него к горлу и  чуть
не удушило, согласиться на переговоры о сдаче.
   Трудно  передать  словами  восторг  народа,  когда  было  получено  это
приятное известие; одержи он победу над врагами, и то  он  не  пришел  бы  в
большее восхищение. На улицах стоял несмолкаемый  шум  поздравлений,  жители
прославляли своего губернатора как отца и освободителя страны,  они  толпами
стремились к его дому, чтобы выразить свою благодарность, и их рукоплескания
были  в  десять  раз  громче,  чем  тогда,  когда  он  вернулся  с  победой,
примостившейся на его треуголке, после славного завоевания  форта  Кристина.
Но возмущенный Питер закрыл все двери и окна и  спрятался  в  самых  дальних
покоях своего дома, чтобы не слышать гнусного ликования черни.
   После того как губернатор дал свое согласие,  осаждающим  было  послано
предложение  вступить   в   переговоры   для   обсуждения   условий   сдачи.
Соответственно, каждая  сторона  назначила  шестерых  представителей,  и  27
августа 1664 года враг, державшийся высокого мнения о храбрости  манхатезцев