Робин ХОББ
САГА О ЖИВЫХ КОРАБЛЯХ I - II
ВОЛШЕБНЫЙ КОРАБЛЬ 1-2
Робин ХОББ
САГА О ЖИВЫХ КОРАБЛЯХ I
ВОЛШЕБНЫЙ КОРАБЛЬ
ПРОЛОГ
ПУТАНИЦА В КЛУБКЕ
Моолкин взвился со своей лежки таким стремительным и резким рывком,
что на некоторое время все вокруг густо заволокла поднявшаяся муть.
Лохмотья сброшенной кожи, придонный ил и частицы песка витали в
беспорядке, словно обрывки сновидений, не успевших рассеяться при
пробуждении. Длинное, вьющееся кольцами тело лениво сплеталось и
расплеталось, избавляясь от последних клочков сброшенной кожи. Когда
взбаламученный ил начал снова укладываться, Моолкин обвел взглядом две
дюжины своих сородичей - гигантских змей, наслаждавшихся, как и он,
благословенной шершавостью своего подводного лежбища. Вожак тряхнул
громадной гривастой головой, потом могуче вытянулся всем телом.
- Время! - грозно и хрипло прогудел его голос. - Время пришло!
Сородичи, распростертые на морском дне, подняли на него глаза.
Немигающие, цвета меди, золота и изумрудов. Шривер высказалась за всех.
- Почему? - спросила она. - Вода здесь теплая, пищи в достатке. И
зимы за последние сто лет не бывало ни разу. Зачем уходить, да еще прямо
сейчас?
Моолкин лениво двинулся, и его тело легло новым узором. Обновленная
чешуя засверкала в голубоватом свете, сочившемся сквозь толщу воды.
Линька придала новый блеск золотым пятнам ложных глаз, разбросанных по
всей длине его тела, этот узор говорил о его причастности Древлезнанию:
Моолкин помнил многое из происходившего буквально до начала времен.
Правду сказать, его воспоминания не всегда были последовательными и
отчетливыми. Как многие узники безвременья, помнящие обе свои жизни, он
не всегда мог четко разделить, где что. Оттого он тряс своей гривой,
пока парализующий яд, излившийся в воду, не образовал бледного облака
вокруг его головы. В знак обета правдивости Моолкин вдохнул собственный
яд и выпустил его через жабры.
- Потому, - с усилием выговорил он, - что время воистину пришло!
И внезапно ринулся прочь, взвиваясь к самой поверхности, стремительно
вверх, обгоняя поднимавшиеся пузыри. Там, высоко наверху, он пробил
колеблемый волнами Свод и какие-то мгновения летел в прыжке сквозь
Пустоплёс. Упав в воду, он стал стремительно погружаться, скоро
приблизился к своему племени и стал безмолвно носиться вокруг лежбища:
владевшее им возбуждение было столь велико, что он не мог говорить.
- А ведь некоторые другие Клубки и правда уже снялись с места, -
проговорила Шривер задумчиво. - Не все, конечно. Даже не большинство. Но