Олесь Гончар

                                 Твоя заря

                               Часть первая
                           ПУТЕШЕСТВИЕ К МАДОННЕ

   Какое странное, и манящее,
   и несущее, и чудесное в слове: доро
   га! и как чудна она сама, эта дорога...
   Гоголь

                              ЗАБЕЛЕЛИ СНЕГА


   Всю жизнь потом Заболотный будет утверждать,- и к тому же без малейшей
иронии,- что самые верные люди на свете - конечно, дети. Что даже жизнью
своей он обязан тому славному степному народцу - хуторским мальчишкам,
которые в сумерках нашли его, поверженного аса, под какой-то там заячьей
кураиной в степи и на рядне приволокли в хуторок своим матерям на мороку...
   В ту осень не раз над этой серой оккупационной степью завязывались
воздушные бои, не раз и Заболотный появлялся в здешнем небе, с группой
"ястребков" прикрывая своих ребят, пока они бомбили раскинувшуюся среди
равнин, забитую вражескими эшелонами Узловую. А когда, отбомбившись,
улетали обратно за Днепр на свой полевой аэродром, оставив после себя
вулканы огня, подростки из окрестных хуторов прибегали к станции смотреть
на разгром, па эти клокочущие пламенем степные Помпеи. Затаившись по
ободранным садам, еще не попавшие под набор хлопцы и девчата жадно, с
радостным биением сердца наблюдали, как лопаются цистерны, как горят по
бессчетным колеям разбитые вдребезги фашистские эшелоны, как торчмя встают
раскаленные рельсы, по которым должны бы их вывозить в тот проклятый рейх!
Степная молодежь - парни еще безусые, девушки нецелованные,- они душой
улавливали, что здесь, в огнях Узловой, сейчас решается их будущая судьба,
разве же не образ ее является им здесь из хаоса покореженного,
раскаленного, пружинящего железа?
   Домой возвращались возбужденные, изредка даже с добычей, девушки,
разрумянясь от пламени и переживаний, приносили рудые куски сплавленного
сахара,- спекшийся в камень, был он для них как бы подарком от своих, от
тех бесстрашных заднепровских соколов!
   Вот так однажды вечером и Софийка вернулась домой распаленная, неся на
пунцовых щеках еще не развеянный пламень станционных пожаров, и только
шагнула в темноте на подворье, как Сенчик, младший брат, вымахнув из хаты,
огорошил ее своим, на всю степь слышным, заговорщицким полушепотом:
   - Л у нас летчик!
   Так, словно сказал бы: "А у нас родился ребеночек!.."
   В хате царила суматоха, мать и тетки хуторские вокруг кого-то
хлопотали, кого-то обмывали, тело юношеское, окровавленное, непривычно
сверкнуло, и Софийка, вспыхнув от смущения, стремглав бросилась из хаты.
Прижатый к груди еще теплый кусок сплавленного сахара только здесь, в углу
двора, выскользнул у девушки из-под фуфайки, глухо упал в бурьян, напугав