землю. Что строит плотник?  Может  быть,  дом,  полушалаш-полуземлянку,  в
каких жили скифы, останавливаюсь на зимовку или для обработки полей?
   Как скифы обрабатывали поля, мы могли  только  предполагать,  а  теперь
видим воочию: пожилой коренастый скиф  тяжело,  всем  телом  навалился  на
деревянный плуг, который с явным усилием тащат  два  вола,  запряженных  в
уродливое ярмо, сделанное из целой дубовой колоды.
   Плуг еще совсем примитивный - просто кусок дубового ствола  с  торчащим
крепким суком. За этот сук и крепилось ярмо с дышлом. А  заостренный  край
ствола кое-как, очень неглубоко царапал землю.
   Во всех сценках изображены были только  мужчины,  ни  одной  женщины  -
длинноволосые, усатые, в коротких кафтанах и штанах, заправленных в мягкие
сапоги. Двое  были  в  остроконечных  башлыках,  остальные  с  непокрытыми
головами.  Художник  не  упустил  ни  одной  подробности,   словно   делал
моментальные снимки. Можно было прекрасно разглядеть не  только  выражение
лиц, но и мельчайшие детали одежды, шитье на кафтанах.
   С этими картинками мирной жизни резко контрастировала одна  развернутая
сцена, полная драматизма, занимавшая  весь  средний  ряд.  Пешие  воины  с
длинными  копьями  успешно  отражали  натиск   вражеской   конницы.   Кони
поднимались на дыбы, воины  в  остроконечных  шапках  вылетали  из  седел,
пронзенные стрелами. Два стрелка из луков натягивали  тетивы  и  целились,
прижавшись спинами друг к другу, заняв, так сказать, "круговую оборону".
   Художник изобразил самый напряженный,  переломный  момент  боя.  Натиск
врага был еще силен, но уже чувствовалось, что победа за пешими воинами. И
снова было непонятно, каким образом древний художник сумел передать это.
   Так же  выразительна  была  и  каждая  сценка  нижнего  яруса.  Воин  с
непокрытой головой о чем-то  докладывает  сидящему  на  камне  вождю.  Тот
слушает внимательно, сумрачно, настороженно, обеими руками тяжело опершись
на копье. Правую ногу вождь вытянул вперед, похоже, она ранена.
   А вот длинноусый воин готовится к бою,  старательно  натягивая  на  лук
новую тетиву. Маленькая фигурка  из  драгоценного  металла  выглядела  как
живая,  под  кафтаном  прямо  вздулись  от  напряжения  бицепсы.   Так   и
чувствовалось, как нелегко воину преодолеть сопротивление тугой тетивы.
   Две сценки были  особенно  интересны.  Они  знакомили  нас,  видимо,  с
искусством  древнего  врачевания.  На  одной  скифский  воин   перевязывал
товарищу раненую руку. А на другой некто в пышном уборе -  возможно  жрец,
склонился над лежащим на земле скифом и что-то делал с  его  головой.  Три
воина, опершись на копья, внимательно следили за операцией.
   Из всех оценок слагался как бы связный рассказ  о  жизни  людей,  давно
исчезнувших с лица земли, полный таких сочных, впечатляющих  подробностей,
что каждую деталь хотелось долго рассматривать и смаковать. Уже  одно  это
делало найденную столь необычным образом древнюю вазу бесценной. Но она  к
тому же была и замечательным произведением искусства. В промежутках  между
бытовыми сценками древний художник поместил  забавные  фигурки  бодающихся
козлят и задиристого петуха,  наскакивающего  на  длиннорылого  поросенка.
Рядом с совершенно реалистическими были и фигурки каких-то  фантастических
птиц, сказочные грифоны терзали вепря, вокруг причудливо переплелись ветви
и листья невиданных растений.
   Несомненно, все сценки были изображены  с  натуры  -  и  не  скифом,  а
человеком  посторонним,  пришлым,  для  которого  кочевой  быт  казался  в
диковинку. Он явно любовался  экзотическими  деталями,  зорко  подметив  и