сценками борьбы разных животных. Навершие у меча  было  в  виде  когтистой
орлиной лапы, а перекрестие напоминало формой бабочку,  сложившую  крылья.
На рукояти его мы увидели те же самые изображения оленей и  гоняющихся  за
ними львов, что и на стенках одной из каменных литейных  форм,  положенных
возле тела принесенного в жертву мастера. Не оставалось никаких  сомнений:
именно в ней талантливый мастер и отлил этот меч для вождя.
   Меч был с длинным - в семьдесят сантиметров, как у сарматских, лезвием,
предназначенный рубить,  а  не  колоть  и  резать,  как  обычные  скифские
акинаки. Рядом с ним тремя кучками лежали наконечники истлевших стрел.  На
земле сохранились отпечатки колчанов, а в одном  месте  -  даже  несколько
кусочков кожи от одного из них. Еще несколько пучков стрел стояли у стенки
в углу. У  некоторых  отлично  сохранились  древки,  достигавшие  в  длину
семидесяти сантиметров. Целые  стрелы  производили,  конечно,  куда  более
внушительное впечатление, чем просто наконечники.
   Наконечников же мы насчитали свыше трехсот, в большинстве бронзовых.
   - Их было легче отливать в формочках, чем ковать  железные,  -  пояснил
студентам Андрей Осипович. - А стрел в бою требовалось много.
   Возле головы покойного вождя лежал  его  шлем  -  бронзовый,  усиленный
ребром с шишечкой на верхушке и с подвесными нащечниками.  В  двух  местах
были заметны вмятины от ударов вражеских мечей. Ребят поразило,  что  шлем
оказался так невелик, всего в  тридцать  сантиметров  высотой.  Никому  из
студентов он бы на голову, пожалуй, не налез.
   - Акселерация, - глубокомысленно заметил по этому поводу дядя Костя.  -
Наглядный  пример  совершенствования   человеческого   рода.   Не   только
продолжительность жизни увеличилась, но и объем черепа.  Читал  в  журнале
"Здоровье".
   Рядом со шлемом лежал боевой щит - вернее, лишь  его  железная  оковка,
украшенная  в  центре  золотой  маской   какого-то   свирепого   божества,
призванной  устрашать  и  отпугивать  врагов,  и  фигурками   стремительно
скачущих, словно летящих, шести оленей по краям. На щите оказалось  немало
вмятин. Видимо, он прикрывал своего хозяина во многих битвах. В центре щит
был пробит насквозь, так что лицо изображенной на нем  богини  исказилось.
Казалось, она широко открыла рот в последнем вскрике гнева и боли.
   - Странно, - пожимая плечами и покачивая головой,  вопрошал  Казанский,
сидя на корточках возле скелетов. -  Такое  впечатление,  что  они  умерли
одновременно, потому и похоронили их вместе. И мужик этот погиб явно не от
старости. Что с ними случилось?
   На этот  вопрос  мы  вскоре  получили  обстоятельный  ответ.  Его  дала
судебно-медицинская экспертиза, проведенная  спустя  двадцать  пять  веков
после событий. Жизнь, как нередко  бывает,  сочинила  историю  куда  более
романтичную и драматичную, чем мы гадали у костра. Но  не  стану  забегать
вперед.
   Женское погребение оказалось еще богаче, тут была  похоронена,  видимо,
жена вождя, не простая наложница. Голову ее  украшала  высокая  коническая
шапочка,  вероятно,  кожаная,   сплошь   обшитая   золотыми   бляшками   и
пластинками. Кожа истлела, но бляшки хорошо передавали форму убора. На лбу
хорошо сохранилась золотая лента с растительным орнаментом.
   Золотыми бляшками был усыпан и весь скелет. Мы насчитали их  шестьдесят
восемь.  На  тех,  что  покрупнее,  квадратной   формы,   было   вытеснено
изображение какой-то богини и стоящего перед  нею  на  коленях  воина.  На