однако ж и не тонкие. Эти, напротив того, косились и пятились от дам и
посматривали только по сторонам, не расставлял ли где губернаторский слуга
зеленого стола для виста. Лица у них были полные и круглые, на иных даже
были бородавки, кое-кто был и рябоват, волос они на голове не носили ни
хохлами, ни буклями, ни на манер "черт меня побери", как говорят французы,
- волосы у них были или низко подстрижены, или прилизаны, а черты лица
больше закругленные и крепкие. Это были почетные чиновники в городе. Увы!
толстые умеют лучше на этом свете обделывать дела свои, нежели тоненькие.
Тоненькие служат больше по особенным поручениям или только числятся и
виляют туда и сюда; их существование как-то слишком легко, воздушно и
совсем ненадежно. Толстые же никогда не занимают косвенных мест, а все
прямые, и уж если сядут где, то сядут надежно и крепко, так что скорей
место затрещит и угнется под ними, а уж они не слетят. Наружного блеска они
не любят; на них фрак не так ловко скроен, как у тоненьких, зато в
шкатулках благодать божия. У тоненького в три года не остается ни одной
души, не заложенной в ломбард; у толстого спокойно, глядь - и явился
где-нибудь в конце города дом, купленный на имя жены, потом в другом конце
другой дом, потом близ города деревенька, потом и село со всеми угодьями.
Наконец толстый, послуживши богу и государю, заслуживши всеобщее уважение,
оставляет службу, перебирается и делается помещиком, славным русским
барином, хлебосолом, и живет, и хорошо живет. А после него опять тоненькие
наследники спускают, по русскому обычаю, на курьерских все отцовское добро.
Нельзя утаить, что почти такого рода размышления занимали Чичикова в то
время, когда он рассматривал общество, и следствием этого было то, что он
наконец присоединился к толстым, где встретил почти все знакомые лица:
прокурора с весьма черными густыми бровями и несколько подмигивавшим левым
глазом так, как будто бы говорил: "Пойдем, брат, в другую комнату, там я
тебе что-то скажу", - человека, впрочем, серьезного и молчаливого;
почтмейстера, низенького человека, но остряка и философа; председателя
палаты, весьма рассудительного и любезного человека, - которые все
приветствовали его, как старинного знакомого, на что Чичиков раскланивался
несколько набок, впрочем, не без приятности. Тут же познакомился он с
весьма обходительным и учтивым помещиком Маниловым и несколько неуклюжим на
взгляд Собакевичем, который с первого раза ему наступил на ногу, сказавши:
"Прошу прощения". Тут же ему всунули карту на вист, которую он принял с
таким же вежливым поклоном. Они сели за зеленый стол и не вставали уже до
ужина. Все разговоры совершенно прекратились, как случается всегда, когда
наконец предаются занятию дельному. Хотя почтмейстер был очень речист, но и
тот, взявши в руки карты, тот же час выразил на лице своем мыслящую
физиономию, покрыл нижнею губою верхнюю и сохранил такое положение во все
время игры. Выходя с фигуры, он ударял по столу крепко рукою, приговаривая,
если была дама: "Пошла, старая попадья!", если же король: "Пошел,
тамбовский мужик!" А председатель приговаривал: "А я его по усам! А я ее по
усам!" Иногда при ударе карт по столу вырывались выражения: "А! была не
была, не с чего, так с бубен!" Или же просто восклицания: "черви!
червоточина! пикенция!" или: "пикендрас! пичурущух! пичура!" и даже просто:
"пичук!" - названия, которыми перекрестили они масти в своем обществе. По
окончании игры спорили, как водится, довольно громко. Приезжий наш гость
также спорил, но как-то чрезвычайно искусно, так что все видели, что он
спорил, а между тем приятно спорил. Никогда он не говорил: "вы пошли", но: