как на два дни.
Все вышли в столовую.
- Прощайте, миленькие малютки! - сказал Чичиков, увидевши Алкида и
Фемистоклюса, которые занимались каким-то деревянным гусаром, у которого
уже не было ни руки, ни носа. - Прощайте, мои крошки. Вы извините меня, что
я не привез вам гостинца, потому что, признаюсь, не знал даже, живете ли вы
на свете, но теперь, как приеду, непременно привезу. Тебе привезу саблю;
хочешь саблю?
- Хочу, - отвечал Фемистоклюс.
- А тебе барабан; не правда ли, тебе барабан? - продолжал он,
наклонившись к Алкиду.
- Парапан, - отвечал шепотом и потупив голову Алкид.
- Хорошо, а тебе привезу барабан. Такой славный барабан, этак все
будет: туррр... ру... тра-та-та, та-та-та... Прощай, душенька! прощай! -
Тут поцеловал он его в голову и обратился к Манилову и его супруге с
небольшим смехом, с какие обыкновенно обращаются к родителям, давая им
знать о невинности желаний их детей.
- Право, останьтесь, Павел Иванович! - сказал Манилов, когда уже все
вышли на крыльцо. - Посмотрите, какие тучи.
- Это маленькие тучки, - отвечал Чичиков.
- Да знаете ли вы дорогу к Собакевичу?
- Об этом хочу спросить вас.
- Позвольте, я сейчас расскажу вашему кучеру. -
Тут Манилов с такою же любезностью рассказал дело кучеру и сказал ему
даже один раз "вы".
Кучер, услышав, что нужно пропустить два поворота и поворотить на
третий, сказал: "Потрафим, ваше благородие", - и Чичиков уехал,
сопровождаемый долго поклонами и маханьями платка приподымавшихся на
цыпочках хозяев.
Манилов долго стоял на крыльце, провожая глазами удалявшуюся бричку, и
когда она уже совершенно стала не видна, он все еще стоял, куря трубку.
Наконец вошел он в комнату, сел на стуле и предался размышлению, душевно
радуясь, что доставил гостю своему небольшое удовольствие. Потом мысли его
перенеслись незаметно к другим предметам и наконец занеслись бог знает
куда. Он думал о благополучии дружеской жизни, о том, как бы хорошо было
жить с другом на берегу какой-нибудь реки, потом чрез эту реку начал