навожденiе!
Из малороссийской комедии
Свежесть утра веяла над пробудившимися Сорочинцами. Клубы дыму со
всех труб понеслись навстречу показавшемуся солнцу. Ярмарка зашумела.
Овцы заблеяли, лошади заржали; крик гусей и торговок понесся снова по
всему табору - и страшные толки про красную свитку, наведшие такую ро-
бость на народ в таинственные часы сумерек, исчезли с появлением утра.
Зевая и потягиваясь, дремал Черевик у кума, под крытым соломою сара-
ем, между волов, мешков муки и пшеницы, и, кажется, вовсе не имел жела-
ния расстаться с своими грезами, как вдруг услышал голос, так же знако-
мый, как убежище лени - благословенная печь его хаты или шинок дальней
родственницы, находившийся не далее десяти шагов от его порога.
- Вставай, вставай! - дребезжала на ухо нежная супруга, дергая его
изо всей силы за руку.
Черевик вместо ответа надул щеки и начал болтать руками, подражая ба-
рабанному бою.
- Сумасшедший! - закричала она, уклоняясь от взмаха руки его, которою
он чуть было не задел ее по лицу.
Черевик поднялся, протер немного глаза и посмотрел вокруг.
- Враг меня возьми, если мне, голубко, не представилась твоя рожа ба-
рабаном, на котором меня заставили выбивать зорю, словно москаля, те са-
мые свиные рожи, от которых, как говорит кум...
- Полно, полно тебе чепуху молоть! Ступай веди скорей кобылу на про-
дажу. Смех, право, людям: приехали на ярмарку и хоть бы горсть пеньки
продали...
- Как же, жинка, - подхватил Солопий, - с нас ведь теперь смеяться
будут.
- Ступай! ступай! с тебя и без того смеются!
- Ты видишь, что я еще не умывался, - продолжал Черевик, зевая и по-
чесывая спину и стараясь, между прочим, выиграть время для своей лени.
- Вот некстати пришла блажь быть чистоплотным! Когда это за тобою во-
дилось? Вот рушник, оботри свою маску...
Тут схватила она что-то свернутое в комок - и с ужасом отбросила от
себя: это был красный обшлаг свитки!
- Ступай делай свое дело, - повторила она, собравшись с духом, своему
супругу, видя, что у него страх отнял ноги и зубы колотились один об
другой.
- Будет продажа теперь! - ворчал он сам себе, отвязывая кобылу и ведя
ее на площадь. - Недаром, когда я сбирался на эту проклятую ярмарку, на
душе было так тяжело, как будто кто взвалил на тебя дохлую корову, и во-
лы два раза сами поворачивали домой. Да чуть ли еще, как вспомнил я те-
перь, не в понедельник мы выехали. Ну, вот и зло все!.. Неугомонен и
черт проклятый: носил бы уже свитку без одного рукава; так нет, нужно же
добрым людям не давать покою. Будь, примерно, я черт, - чего, оборони
боже, - стал ли бы я таскаться ночью за проклятыми лоскутьями?
Тут философствование нашего Черевика прервано было толстым и резким
голосом. Пред ним стоял высокий цыган.
- Что продаешь, добрый человек?
Продавец помолчал, посмотрел на него с ног до головы и сказал с спо-