нал сверкать огонек, и благовонный пар от варившихся галушек  разносился
по утихавшим улицам.
   - О чем загорюнился, Грицько? - вскричал  высокий  загоревший  цыган,
ударив по плечу нашего парубка. - Что ж, отдавай волы за двадцать!
   - Тебе бы всё волы да волы. Вашему племени  все  бы  корысть  только.
Поддеть да обмануть доброго человека.
   - Тьфу, дьявол! да тебя не на шутку забрало. Уж не с досады  ли,  что
сам навязал себе невесту?
   - Нет, это не по-моему: я держу свое слово; что раз  сделал,  тому  и
навеки быть. А вот у хрыча Черевика нет совести, видно, и на  полшеляга:
сказал, да и назад... Ну, его и винить нечего, он пень, да и полно.  Все
это штуки старой ведьмы, которую мы сегодня с хлопцами на мосту  ругнули
на все бока! Эх, если бы я был царем или паном великим, я бы первый  пе-
ревешал всех тех дурней, которые позволяют себя седлать бабам...
   - А спустишь волов за двадцать, если мы заставим Черевика отдать  нам
Параску?
   В недоумении посмотрел на него Грицько. В смуглых чертах цыгана  было
что-то злобное, язвительное,  низкое  и  вместе  высокомерное:  человек,
взглянувший на него, уже готов был сознаться, что в этой чудной душе ки-
пят достоинства великие, но которым одна только награда есть на земле  -
виселица. Совершенно провалившийся между носом и острым подбородком рот,
вечно осененный язвительною улыбкой, небольшие,  но  живые,  как  огонь,
глаза и беспрестанно меняющиеся на лице молнии предприятий и  умыслов  -
все это как будто требовало особенного, такого  же  странного  для  себя
костюма, какой именно был тогда на нем.  Этот  темно-коричневый  кафтан,
прикосновение к которому, казалось, превратило бы его в  пыль;  длинные,
валившиеся по плечам охлопьями черные волосы; башмаки, надетые на  босые
загорелые ноги, - все это, казалось, приросло к нему  и  составляло  его
природу.
   - Не за двадцать, а за пятнадцать отдам, если не  солжешь  только!  -
отвечал парубок, не сводя с него испытующих очей.
   - За пятнадцать? ладно! Смотри же, не забывай: за пятнадцать! Вот те-
бе и синица в задаток!
   - Ну, а если солжешь?
   - Солгу - задаток твой!
   - Ладно! Ну, давай же по рукам!
   - Давай!

   VI

   От бiда, Роман iде, от тепер
   як раз насадить менi бебехiв,
   та й вам, пане Хомо, не без лиха
   буде.
   Из малоросс. комедии

   - Сюда, Афанасий Иванович! Вот тут плетень пониже,  поднимайте  ногу,
да не бойтесь: дурень мой отправился на всю ночь с кумом под возы,  чтоб
москали на случай не подцепили чего.
   Так грозная сожительница Черевика ласково ободряла трусливо  лепивше-