Подкатистее  всех  действовал  Старков  -  отдыхающий,  который
наведывался  к нам не первое лето и слыл в городке за человека  не
из  мелких.  Кто-то болтанул, будто он лётчик-испытатель,  на  что
Альбертыч скучающе, словно его тянуло зевнуть, отозвался:
   - Деятель в сфере "купи-продай".
   Настоятельно желая, чтобы это оказалось правдой, я  не  мог  не
признать:  рост, мускулы, лицо Старкова располагали видеть  в  нём
образчик  мужества. Не спорю: может, он им и являлся, но  то,  как
красноречиво   посматривали  на  него  и  местные   очаровашки   и
курортницы, подбивало меня отчётливо фыркнуть.
   Он  стоял  у  воды возле Нинель, чуток не касаясь  бицепсом  её
предплечья, и заботливо говорил:
   - Настройтесь на приятное. Настроились? Смелее вперёд!
   Я   зло   затосковал  оттого,  что  она  послушалась  и  пошла.
Переступала с такой трепетной боязнью, будто погружалась в  водоём
впервые в жизни. Старков, пройдя дальше, обернулся:
   - Дно ровное, да и я на что? Думаете, дам утонуть?
   Она  рассмеялась с покорной признательностью, за что я её почти
возненавидел. Вода была ей до трусиков, он встал перед ней и ждал.
   - Нет. Я не сумею! - мотнула головой, отступила.
   Он протянул к ней руки:
   -   Я  вас  поддержу!  Вам  надо  опуститься  горизонтально   и
заколотить ногами - вот и всё!
   - Вы со мной замучаетесь, я неповоротлива, как корова.
   -  А  вот  мы  увидим. - Он прикоснулся к  ней,  и  я  мысленно
вскричал:  "Без  рук!!!"  Она  не отстранилась,  а  только  повела
плечиком: уклоняясь едва-едва.
   Все  глядели  на  них с откровенной живостью.  Старков,  обойдя
девушку,  приложил ладонь к её спинке и подтолкнул. Она решительно
окунулась, но тут же выскочила на берег.
   -  Ну  не  годна  я...  - сказала нагнавшему  её  Старкову  так
подавленно-просяще, что он озадачился.
     Чуть  позади меня, сбоку, остановился кто-то. Я увидел  Генку
Филёного.  С его загорелой кожи стекали капли воды: он только  что
возвратился  с  дальнего  заплыва, и  его  заинтересовало,  почему
скучковались курортники. Фигура Нинель, которая словно колебалась,
прилечь на песок или нет, поглотила его внимание.
   -  Ого! - произнёс он восхищённо, но, спохватившись - не уронил
ли себя? - продолжил уже насмешливо: - О-ооо...
   "Иди  тоже прикадрись!" - подумал я, говоря ему почему-то,  как
жалуясь: - Кажется, не глупая, а всё: извините, извините... корова
я...
   Он  остро  меня  оглядел,  с  ухмылочкой,  будто  задавая  себе
вопрос,  заметил: - Никак несчастье? - отнеся это то ли к  Нинель,
то ли ко мне.
   Генка  старше  меня четырьмя годами, и я очень хотел  бы  уметь
драться,  играть  в  карты и держаться с  девушками,  как  он:  не
отсидев,  однако, в колонии... Мои представления об  этом  отрезке
Генкиной  жизни не окрашивала романтика - может быть, потому,  что
правда, проскальзывая в его рассказах, бывала горячевато чистой.