кровати.  Он вдруг всхохотнул как бы украдкой, принялся тискать ее,  подмял,
но она толкнула его руками в живот:
     - Перестань! Превратил в балаган. - Поднялась, согнала  его с постели и
стала приводить ее в порядок, расправляя простыню: - Мокрая - хоть выжми!
     Потом, встав  к нему спиной,  прижавшись  задом,  закинула назад  руки,
притискивая  его к себе, и медленно опустилась на кровать коленом.  Давление
сопротивляющихся секунд вскипятило жизнь,  это был  ее юг с его исступленным
шепотом,  вкусом огня  и мятежным восторгом, когда наготе  столь убедительно
кивает целомудрие...
     Проснулись от  жужжания мух. Жмурясь в слепящем утреннем свете,  ходили
нагишом по нищенской, с голыми стенами, комнате, умывались, чистили зубы над
мятым цинковым помойным ведром и говорили о... любви. Он сказал:
     - Я хотел бы, чтобы он тоже обожал целовать в ложбинку над поясницей...
     - Не все от этого балдеют.
     - Ну почему? И еще я хотел бы... - он прошептал ей  что-то в самое ухо,
оба прыснули.
     Потом она сказала:
     -  А  я  не  про  это  думаю.  Лишь  бы  у  него  все  было  настоящее,
незамаранное.
     Она среднего роста,  ладная, с красивой  чистой кожей, стриженая. Он не
выше  ее, сухого сложения, но мускулистый. Ей двадцать  шесть, ему тридцать.
Оба  русоволосые,  с   прямодушными   лицами,  сейчас  немного  рассеянными,
тягостно-сладкими. С  подкупающей прелестной  непринужденностью  она  начала
было надевать трусы -  он  задержал ее руку, встал вплоть, обхватил ее голое
тело и прижал к своему.
     - При нем уже не сможем так вольготно... как же мы будем?
     - Втихую!
     Она ощутила бедром и шепнула:
     - Ну нет! Уже день... - Тем не менее глубь ее зрачков поразил встречный
огонек.  Смущенность ресниц  перешла в  улыбку  стиснутого  рта, и произошла
сдача, прорвавшись  коротеньким  вздрогнувшим  смешком:  -  Ходчей! -  Двоих
затопил разгул безбрежного простора, хотя они были в четырех стенах.
     Они едва успели отереть пот смоченными в воде полотенцами, как со двора
донеслись шаги, голоса.
     - Это к нам! - мужчина бегом принес ей сарафан, поспешно натянул брюки.
     В дверь постучали.
     ...Компания  в комнате переговаривается  приглушенными  голосами, часто
переходят и вовсе  на шепот.  Речь о  чем-то незаконном, о  крупной  взятке;
готовится какой-то рискованный обман  государства. Молодой мужчина с  черной
короткой ухоженной бородкой, его называют Евсеем, произносит:
     - Идея - чтобы сохранить добро! Я за него готов горло перервать!
     Его энергично поддерживают.  И намекающе,  не договаривая:  о  том, что
"нетронутость  первостепенна",   "миг  первой  близости  должен   бесконечно
цениться",  причем  "риск  есть  и  будет"  и  они,  здесь собравшиеся,  "не
гарантированы от нежелательного..."
     Можно  догадаться, что  за  уголовщина выпекается сейчас. Хотят  купить
живой товар, по вероятности, малолеток, и открыть подпольный притон...
     - Считайте деньги! -  предложил пожилой  коренастый еврей,  возбужденно
запуская пятерню в свои беспорядочные седые кудри.
     Хозяйка  комнаты  вскочила и  предусмотрительно  занавесила  окно. Люди