- Раз жила доходит до вашей деревни, вам принадлежит... - пришелец
помешкал с важным умным видом, прежде чем произнес: - Двадцатая часть.
- Как это так?! - возмутились крестьяне. - Нет, дружок, тебе нас не
надуть, не на тех напал! Нам принадлежит половина жилы, вот так-то!
Вооружившись длинными шестами, крючьями, веревками и споря с пришлым,
они отправились к высохшему колодцу. Бродяга, первым ступив на его дно, вмиг
спрятал кота за пазухой и закричал:
- Подымите меня наверх! Я забыл позаботиться о мешке!
Одних разобрал смех: мешок ему нужен! Не рано ли? Но другие, и их
оказалось гораздо больше, заметили: человек-то сообразил дельно, и не стоит
ли взять с него пример? Так они толковали, не переставая при этом пылко
доказывать право на половину золотой жилы, будто бродяга все еще был тут.
Те, что спустились в колодец, зажгли масляный фонарь и принялись бить
кирками в стены, предвкушая, как вот-вот заблестит несравненно-твердым
блеском золотоносная порода. Вдруг стенка у самого дна провалилась куда-то
со страшным шумом: открылся черный провал. В его могильно-леденящей глубине
кто-то заворочался и зашипел, словно полтысячи змей.
Крестьяне, люди бывалые и степенные, от страха не могли ничего ни
сказать, ни подумать. А если бы смогли, то подумали б, что находятся не в
таком теперь уже и сухом колодце. Они слышали, как из земной утробы к ним
лезет кто-то громадный, и волосы у них все до единого, до бровей и ресниц,
должны были бы, кажется, в тот же миг побелеть навсегда. И они побелели, но
позже.
У бедняг отнялись ноги и руки, но когда во тьме заблистали
рога-трезубцы - откуда-то взялась сила. Несчастные по крючьям и веревкам
выбрались наверх и не размышляли, что лучше: бежать или идти пешком.
Деревня перепугалась насмерть и решила: все подстроил черт, желая
выручить своего брата, осужденного на подземную неволю. Что было делать?
Люди сомневались, по силам ли их святому отцу отстоять паству, и отправили
посыльных за другими священниками и монахами. А пока вокруг деревни зажгли
солому, перья домашней птицы, шерсть и сухие коровьи лепехи: может, чертов
нос не захочет такого аромата?
Языки пламени колебались в ночи и смрадный дым стлался по полям, когда
из колодца вылезла гигантская ящерица Оттилия с рогами-трезубцами. Они
сверкали розовыми и золотыми искрами, точно отделанные драгоценными
каменьями, острия трезубцев излучали голубое сияние. У ящерицы была ужасная
зубастая пасть, в которой целиком уместился бы козленок, на лапах росли
когти страшнее львиных. Ударом хвоста она могла перешибить мачтовую сосну.
Оттилия и ее сестры жили на земле, когда еще не было ни лесов, ни озер.
Под солнцем курилась жидкая и теплая глина; жарко нагревались серые и
желтоватые скалы. Тут царил могущественный дух Карпанус. Ящерицы были его
любимыми слугами. Они барахтались в приятно теплой грязи, нежились на
гладкой поверхности скал.
Но с севера поползли ледовые языки. Надвинулись угрюмые тучи, и
снегопаду не виделось конца. Карпанусу пришлось уйти под землю. Там у него
раскинулись привольные пастбища и песчаные моря, согреваемые подземным
теплом. Оттилия уходила последней. Она собиралась замуж и все ждала: вот-вот
появится ее жених. Сестры уже были глубоко внизу, а она высматривала в
снежной пелене жениха-красавца, что спешит к ней, не боясь льдов и стужи.
Ход под землю должен был закрыться, и Карпанус окликнул любимицу: его