представь,  в  каком она положении - мало того,  что  не  приносит
зарплату, теперь ещё и вещи... а у неё ребёнок на руках..." Она  в
слезах,  она мысленно с подругой, и он должен, поскрипывая зубами,
жарко сочувствовать этой несчастной Валечке.
     А  потом  начинать  всё  сначала:  интриги  коллег;  зависть;
безысходность.  На помощь всю изощрённость мимики! Голос  выбирает
соответствующие  интонации.  Она  должна  -  должна,  наконец!   -
проникнуться   чувством,   что   ты   и   Валечка   -   совершенно
неудобоваримое  сочетание. Ты не можешь делить  её  ни  с   с  кем
другим.
     Порой  ты,  казалось  бы,  у цели -  она  безраздельно  твоя.
Сладкие  часы  вознаграждения.  Вы  на  концерте.  Фортепиано.   В
филармонии  -  трое-четверо из твоего окружения,  заблаговременно,
как бы ненароком оповещённые тобой. Ты знакомишь её с ними в фойе,
намеренно  знакомишь  в  её высочайшие  минуты  -  минуты  упоения
музыкой.  Она  искрится счастьем. Приятели не видали ничего  более
восхитительного. Она и ты - верх изящества!.. Жить в любовании,  в
обладании  ею  -  это  почти  победа...  и:  -  "Милый,   у   папы
тромбофлебит,  а  его жена в отъезде, я должна  отвезти  ему  суп.
Подожди, пожалуйста, ладно? Я только туда и обратно, мигом, возьму
r`jqh".
     У  папы,  помимо  тебя,  двое взрослых детей,  Мариночка,  и,
наверное, он не сидит без супа, твой визит ему нужен так  же,  как
нужны твои визиты маме с её очередным мужем - раз попытавшись  это
сказать,  ты  не  рискуешь повторять. Тем паче  что  всё  равно  в
следующую  встречу  опять будет Валечка. Или другая  подруга.  Или
школьный приятель, сломавший ногу и вдруг вспомнивший существо  по
имени  Марина. Или возникнет одинокая пенсионерка - героическая  в
свои  восемьдесят  шесть! - Александра Савельевна,  которой  нужно
помочь  подобрать  пальто...  А потом  она  принесла  замерзающего
голубя, и, глядя на неё и птицу, ты почувствовал: все ваши  с  нею
часы  скользнули  в  прошлое  по зеркальной  глади  -  холодной  и
непробиваемой,  -  и  за гладью осталась недосягаемой  та,  другая
Марина Сергеевна.
     
     
          
     
     Сидеть,  облокотясь  на  подоконник, смотреть  в  угол  между
посудным  шкафом  и стенкой - на птичий клюв и сверкающий  камешек
глаза  (голубь,  когда  вы  с  ним  одни,  упорно  забивается  под
батарею), - смотреть в муке сомнений:
     разобьёшь ты, наконец, зеркальную гладь? Холодную и  крепкую.
"Такое
     напряжение выносить!..", "И постоянно, постоянно..."  -  "Это
твой голубишка виноват. Он меня гипнотизирует".
     - Мариночка... я у тебя... останусь.
     Слова  человека-секретера. Ума-накопителя. И всё то, от  чего
ты  ушёл  сюда. И покоробленный тёмного дерева комод в полкомнаты.