нравиться, но коль скоро уж я решил  добиваться  в  этом  доме  расположения
любой ценой, я вытащил свою фальшивую визитную карточку и с любезной улыбкой
помахал ею над  головой,  точно  это  был  талисман,  обладающий  магическим
действием. И, видимо, она такое действие оказала, ибо, как уже было сказано,
девушка тут же самолично спустилась вниз. Я попросил  ее  передать  карточку
хозяйке, предварительно написав на обороте по-итальянски: "Не  соблаговолите
ли  вы  уделить  несколько  минут  приезжему,   путешественнику-американцу?"
Служаночка не выказала враждебности - что уже можно  было  счесть  некоторым
успехом. Она порозовела, она улыбнулась и поглядела на меня не  без  страха,
но и не без удовольствия. Ясно было, что мой  приход  явился  событием,  что
гости редкость в этом доме и что она охотно предпочла  бы  место  повеселее.
Когда она захлопнула за мной тяжелую  дверь,  я  почувствовал  себя  как  бы
ступившим одной ногой в крепость и тут  же  пообещал  себе,  что  сумею  там
удержаться. Девушка простучала башмаками по каменному сырому полу к  высокой
лестнице - на вид еще более каменной, - и я последовал за ней, не  дожидаясь
приглашения. Она, вероятно, думала что я подожду внизу, но это не входило  в
мои расчеты. Мы поднялись в sala, она не останавливаясь пробежала в  дальний
конец и скрылась в каких-то неприступных глубинах дома, а я остался у входа,
оглядываясь кругом с бьющимся сердцем, как будто попал в приемную  дантиста.
Сумрачная величественность sala создавалась главным образом ее  благородными
пропорциями и великолепными  резными  дверьми,  которые  чередовались  между
собой через равные промежутки и вели, должно быть,  во  внутренние  комнаты.
Двери были увенчаны  выцветшими  от  времени  орнаментальными  щитами,  а  в
простенках висели темные картины - прескверные, насколько я мог заметить,  -
в истресканных потускнелых рамах, представлявших все  же  большую  ценность,
чем  сами  холсты.  Вдоль  стен  жалось  несколько  стульев  с   соломенными
сиденьями, но кроме них не было ничего, что скрадывало бы пустоту  обширного
помещения. Судя по всему, оно использовалось лишь как проходной коридор,  да
и то не часто. Добавлю еще, что  к  тому  времени,  как  дальняя  дверь,  за
которой исчезла служанка, распахнулась снова, мои глаза успели привыкнуть  к
полутьме.
   Мой мысленный возглас, приведенный выше,  не  следовало  понимать  в  том
смысле, что я рвался  собственноручно  возделывать  огороженный  клок  земли
около дома, хотя женщина, шедшая ко мне по  мерцающим  плиткам  пола,  легко
могла именно так истолковать ту горячность,  с  которой  я  бросился  к  ней
навстречу, восклицая - предусмотрительно по-итальянски: "Сад, сад -  умоляю,
скажите мне, что это ваш сад!"
   Она  остановилась  в  недоумении,  потом  холодно  и  печально   ответила
по-английски:
   - Здесь нет ничего моего.
   - Так вы англичанка, какая удача! - восторженно вскричал я. - Но ведь сад
без сомнения принадлежит этому дому?
   - Да, но дом не принадлежит мне.
   Она была высокого роста,  худощавая,  бледная,  в  неопределенного  цвета
одеянии, напоминавшем домашний  капот.  Говорила  она  тихо  и  безо  всякой
манерности. Если это была племянница, то она повела себя со мной  точно  так
же, как некогда с миссис Прест - не предложила мне сесть. Так  мы  с  ней  и
стояли друг против друга посредине торжественно пустынной sala.
   - Тогда не будете  ли  вы  столь  любезны  объяснить,  к  кому  я  должен
обратиться. Моя назойливость вам, верно, кажется неприличной, но мне, видите