Дальнейшие педантичные действия Пуаро большого интереса не
представляют. Однако мы не можем пройти мимо одного выдвинутого им
предположения. Когда Диккенс говорил Уиллзу, что испытывает трудности с
дальнейшим развитием сюжета, то, возможно, он имел в виду собственные
угрызения совести, которые заставили его изменить концовку и отказаться от
идеи пьесы внутри романа. Коллинз, который с первого же выпуска признал свое
творение[183], не мог об этом знать. И таким образом, так же как и Джаспер в
гипотезе А, совершил убийство ненавистного соперника, когда повод для
соперничества уже, собственно, пропал.
[183] Еще одна возможность: Диккенс мог сам рассказать об этом
Коллинзу, убеждая (и убедив самого себя), что это его собственная идея.
Однажды он уже повел себя столь же бесстыдным образом. В середине 1869 г.
еще один автор журнала "Круглый год" -- Р.Литтон прислал Диккенсу начало
своего романа, где, как и в ТЭД, речь шла о взаимоотношениях дяди и
племянника. Диккенс отклонил его, сославшись на то, что сюжет слишком
напоминает сюжет одного уже опубликованного романа. Ни один исследователь
ТЭД не обнаружил следов этого мифического романа. (Прим. авт.)
Мы не можем полностью привести страстную речь Латиниста в защиту Уилки
Коллинза, в которой оратор восхвалял мягкий характер писателя и его
длительную привязанность к Диккенсу. Молодой человек зашел так далеко, что
умудрился заявить: "Если Уилки действительно убил Диккенса, то у меня рука
не поднимется его осудить!"
Но давайте вернемся к мини-совещанию в коридоре. Точнее, пусть Пуаро
сам все расскажет в своем классически-отточенном стиле.
-- С самого начала, -- говорит Пуаро, -- мы в наших обсуждениях
поднимали вопрос о плагиате. Имелся в виду плагиат Диккенса в отношении
"Лунного камня", и это обвинение настолько сбило всех исследователей с
толку, что они были уже не в состоянии напасть на верный след. Тут все очень
тесно переплетено. Во-первых, само предполагаемое заимствование сюжета из
"Лунного камня"; во-вторых, странный характер Джаспера, довольно
недвусмысленно намекающий на знаменитый рассказ Стивенсона; в-третьих,
плагиат самого Стивенсона по отношению к Диккенсу, а именно: история дяди,
который собирается сбросить с башни племянника, описанная в "Похищенном", а
также Аттерсон -- точная копия Грюджиуса, образ которого Диккенс в свою
очередь позаимствовал у Стерна. Мы также заметили, что Диккенс как бы
ненароком цитирует сцены из "Макбета" и "Гамлета", преследуя при этом
двойную цель: осторожно бросить тень на Ландлесов и подготовить читателя к
неожиданному сюжетному ходу.
Но до сих пор, -- продолжает Пуаро, -- мы оставались в чисто
литературных рамках. Плагиат становится по-настоящему серьезным, когда
реальные события начинают повторять сюжетные перипетии литературных
произведений. Так, например, выясняется, что самый подлинный из всех сыщиков
мира, то есть moi[184], неподражаемый Эркюль Пуаро, оказывается
всего-навсего невольным подражанием... сомнительному субъекту по имени Попо!
Мы видим, как Гэдсхиллская дорога заполняется воображаемыми -- нет, дважды
воображаемыми -- "людьми в плащах", предвосхищая появление реальных бродяг
(среди которых имеется один, более чем реальный, хотя и ложный), которые
пройдут мимо дома Диккенса в тот самый роковой день 8 июня 1870 года.