выспренним подобострастием.
     Но  даже  и  теперь  Саймон  не  слез  с  козел.  С  присущей  его расе
склонностью  к театральным эффектам он подтянулся, расправил измятые складки
пыльника,  каким-то  способом сообщил лошадям о наступлении кульминационного
момента  драмы,  так  что  они  тоже  подобрались,  вскинули головы, и по их
лоснящимся  бокам  пробежала  дрожь,  а  когда  он  кнутовищем прикоснулся к
шляпе,   на  его  морщинистой  черной  физиономии  изобразилось  неописуемое
величие.  Баярд  влез  в  коляску,  Саймон прикрикнул на лошадей, и зрители,
восхищенно наблюдавшие эффектную сцену отъезда, остались позади.
     Что-то  необычное  было  сегодня  в Саймоне, даже в форме его спины и в
том,  как  сидела  шляпа  у  него  на голове; казалось, он вот-вот лопнет от
какой-то  важной,  с трудом скрываемой новости. Однако до поры до времени он
хранил  ее  про  себя; стремительной, но ровной рысью он объехал стоявшие на
площади  фургоны  и свернул в широкую улицу, где люди, которых Баярд называл
нищими,  носились  взад-вперед  в  своих автомобилях; он хранил ее про себя,
покуда  они не выбрались за город и не поскакали по опушенным первой зеленью
окрестностям,  где  тоже  --  хотя и не так часто -- попадались моторизованные
нищие,  и  покуда  хозяин  его  не  расположился  поудобнее  в  предвкушении
изменчивых  и  мирных  впечатлений однообразного четырехмильного пути. Тогда
Саймон пустил лошадей более спокойной рысью и повернул голову.
     Голос  у  него  был  не  слишком  громкий  и  не слишком звучный, но он
ухитрялся  без  труда  объясняться  со  старым  Баярдом.  Другим приходилось
кричать,  чтобы  пробить стены глухоты, в которых жил Баярд, Саймон же своим
монотонным,  певучим  фальцетом  вполне  мог  вести  -- и постоянно вел с ним
долгие  бессвязные  разговоры,  особенно  в  коляске, где благодаря вибрации
Баярд слышал немного лучше.
     -- Мистер Баярд приехал, -- небрежным тоном заметил Саймон.
     Старый  Баярд  на  мгновение  застыл,  в  неподвижной  ярости проклиная
внука,  между  тем  как  сердце  его  продолжало  биться -- разве только чуть
быстрее  и  легче  обыкновенного)  он  сидел  при  этом так тихо, что Саймон
обернулся  и  увидел,  что  он  спокойно озирает окрестности. Саймон немного
повысил голос.
     --  На двухчасовом прикатил, -- продолжал он. -- Спрыгнул не на ту сторону
и  прямо в лес. Путевой обходчик сам видел. Когда я из дому выезжал, его еще
не было. Я подумал, может, он к вам явился.
     Пыль  взлетала  из-под  копыт  и  облачком  лениво кружилась позади. По
густеющей  живой изгороди затухающими волнами проносилась их тень -- мелькали
спицы  колес,  высоко  задирали ноги лошади, -- казалось, будто они в тщетной
иллюзии движенья безнадежно топчутся на месте.
     --  Не  хотел  даже  на станции сойти, -- с досадой продолжал Саймон. -- А
ведь  эту  станцию  его же родичи построили. Соскочил на другую сторону, как
бродяга.  Даже  не в военной форме, а в штатском -- разъездной торговец, да и
только.  Как  вспомню я подпругу со шлеей, блестящие сапоги да желтые штаны,
в  каких  он прошлый год домой приехал... -- Он снова обернулся и поглядел на
Баярда. -- Как по-вашему, полковник, может, это иностранцы его сглазили?
     -- К чему ты клонишь? Он что, охромел, что ли? -- спросил Баярд.
     --  А  к  тому,  что  он,  словно  жулик,  в  свой  родной  город тайком
пробирается.  Тайком  по  той  самой железной дороге, что его родной дедушка
строил.  Не иначе как иностранцы эти его сглазили, а может, еще и полицию на
него  напустили.  Ведь  говорил  я  ему, когда он первый раз на ту заморскую