{Пожалуй, "глаза" не очень годятся для духовной субстанции, однако  здесь  и
много раз потом мы вынуждены прибегать к материальным  понятиям,  чтобы  нас
лучше поняли. (Примеч. автора.)} на прошедшее.
     Друзья и близкие ушли из комнаты,  и  снизу  доносилась  их  перебранка
из-за моего завещания; наверху оставалась только какая-то старуха  -  видно,
караулила тело. Она крепко спала, и из ее благоухания явствовало, что  виной
этому добрый глоток джина. Не прельстившись  ее  обществом,  я  выпрыгнул  в
окно, благо оно было открыто, и тут с огромным изумлением обнаружил, что  не
способен летать, каковую особенность я, еще обитая в теле, полагал  присущей
духам; впрочем, я мягко опустился на землю, не причинив себе вреда,  и  хотя
летать мне было не суждено (вероятно, из-за отсутствия оперения и  крыльев),
я мог совершать такие фантастические прыжки, что получалось не хуже полета.
     Я не далеко упрыгал, когда мне предстал высокий  молодой  джентльмен  в
шелковом камзоле, с крылышком на левой  щиколотке,  с  венком  на  голове  и
жезлом в правой руке {В таком  виде  бог  является  смертным  в  театральных
представлениях. У древних этот бог среди прочих своих  обязанностей  собирал
духов, как пастух собирает овец в стадо, и, помахивая жезлом, гнал их на тот
свет. (Примеч. автора.)}. Мне показалось, что я видел его прежде, но  он  не
дал мне времени вспомнить, спросив, когда я опочил. Я сказал, что только что
вышел наружу. - Вам ни к чему мешкать, - сказал он, -  ведь  вас  не  убили,
только убитым приходится слоняться тут некоторое  время,  а  раз  вы  умерли
своей смертью, вы должны немедленно отправляться на тот свет.  -  Я  спросил
дорогу. - Извольте, - воскликнул джентльмен, - я провожу вас  до  гостиницы,
откуда отправляется карета. Я провожатый. Возможно, мое имя ничего не скажет
вам: я - Меркурий. - Вот оно что, - сказал я.  -  Значит,  я  видел  вас  на
сцене. - Улыбнувшись на эти слова и не дав  разгадки  моему  недоумению,  он
устремился вперед, велев мне прыгать следом. Я повиновался и  скоро  увидел,
что мы на Уорик-Лейн; здесь Меркурий остановился, показал мне дом, где нужно
справиться о карете, и, пожелав доброго пути, ушел собирать новоприбывших.
     Я поспел к  самому  отправлению,  причем  не  потребовалось  ни  о  чем
справляться: со мной разобрались, едва я появился на пороге; лошади  готовы,
сказал кучер, но нет свободного места; и хотя пассажиров было числом  шесть,
они согласились ради меня потесниться. Поблагодарив, я без лишних  церемоний
сел в карету. Мы тут же тронулись в путь, нас было семеро: когда женщины без
кринолинов, три женщины равняются двум мужчинам. Возможно, читатель,  ты  не
прочь узнать поподробнее о нашем выезде, поскольку  при  жизни  ты  вряд  ли
увидишь что-нибудь подобное. Карету  сладил  знаменитый  игрушечный  мастер,
великий знаток по части нематериальной субстанции, из которой и была сделана
карета. Работа была настолько тонкая, что карета  была  невидима  для  живых
глаз. Призрачными, под стать пассажирам, были  лошади,  запряженные  в  этот
необычный экипаж. Всю упряжку, как выяснилось, заездил  до  смерти  какой-то
станционный  смотритель;  и  кучер,   этот   жалкий   комок   нематериальной
субстанции,  при  жизни  удостоившийся  возить  Великого  Петра,  или  Петра
Великого, - он тоже пал от голода духовного и телесного.
     Таков был экипаж, в  котором  я  отбыл,  и  если  у  кого  нет  желания
сопутствовать мне, то пусть они  тут  и  останутся;  а  желающие  благоволят
перейти к следующим главам, где путешествие наше продолжается.


                                 Глава II,