забросать мусором.
     Надо было мне их утром впустить. Попили бы чаю, и ничего, я бы от этого
не  умер.  Может  быть,  толстый художник  не  стал  бы  гоняться  за  женой
кукурузника,  не  бей я его так больно  по яйцам.  У него на  это могла быть
реакция. Очень мне  надо сидеть  тут и копаться,  как Раскольникову,  в этом
мусоре! Еще я ругал себя за то, что не заступился сейчас за Аркадия Ионовича
и  дал  его  увезти  живым в тюрьму. Я уговаривал  себя,  что у  него только
начался запой  и в участке  его  полечат, но на  самом деле главной причиной
было то, что иногда я страшно тщеславен, и мне не хотелось, чтобы сразу  все
соседские курды видели, как я якшаюсь с деклассированными элементами.
     Но скоро выяснилось,  что я слишком  драматизировал  события:  когда  я
вернулся  домой, у  меня на диване сидел довольный Аркадий  Ионович и  прямо
светился от счастья. "Не будьте таким идиотом, -- сказал он, когда  услышал,
что  я  спрятал  микроскоп.  - Теперь,  когда  эти  балбесы меня  отпустили,
подозрения снова падают на меня!  Кто вас  вообще просил вмешиваться? Срочно
отройте его обратно и отнесите ко мне. Никто там не  разговаривает. Я только
что оттуда. Это Шлема Рубинфайн вернулся из сумасшедшего дома на выходные".
     У нас такой район, что половина соседей откуда-нибудь вернулась.
     -- Слушайте, а может быть, микроскоп отнести Зафрану? -- спросил я.
     -- Он -- астроном. Зачем ему микроскоп? Смотреть на звезды?
     --  Шуре еще  можно отнести.  Они  приличные люди. Работают в патентном
бюро.
     --  Не надо  никому  ничего  носить.  Отнесите  микроскоп  на  место  и
постарайтесь разбудить китайца. Не нужно нам лишних свидетелей. Я узнал, что
на Шнайдера поступило три заявления с точным  перечнем всего,  что он украл.
Пусть его посадят, что вам за дело? Отдохнет от питья, а я хоть смогу помыть
в квартире пол. Несите, несите. И закройте его какой-нибудь тряпочкой, чтобы
его кто-нибудь по  ошибке не украл. Я вернусь дней через пять, когда тут все
уляжется. У вас действительно нет денег? Ладно, ладно, не кричите на меня.
     Аркадий Ионович ушел.  А я  прочитал про себя детскую считалочку, чтобы
успокоиться, почему-то побрился и снова через забор полез за микроскопом.

     Глава третья
     ИЗ БАКУ
     Дул  пронизывающий  ветер. Днем  шел  дождь  со  снегом,  и  теперь  на
тротуарах хлюпала грязь. Я  вышел на улицу и сразу зачерпнул полный ботинок.
В магазине моего хозяина горел свет, и я прошел мимо, не оборачиваясь.
     Я весь день ничего не пил. Как-то  все время не получалось. Ближе всего
было зайти к Борису Федоровичу Усвяцову, если он в такой холод  заночевал на
Агриппас. У Бориса Федоровича было два места, где он  сейчас мог находиться:
в подвале  старого Английского госпиталя или в развалинах за "Машбиром", где
в разрушенном доме стояла комната с проволочной кроватью и было посветлее. С
ним  вместе сейчас жил Шиллер,  парнишка  из  белорусского местечка, который
сильно пил и вел  полубродячий образ жизни.  Я  покричал снизу,  но никто не
откликнулся.  Наверное,  они  спали мертвецким  сном или  еще  не вернулись.
Забрать Бориса Федоровича не могли: в зимние месяцы он  мало бывал  трезвым,
его обыскивали прямо в машине и сразу отпускали, чтобы не возиться. Кажется,
я стоял  в  воде.  Если комнату  в  такой ливень залило, Борис Федорович мог
увести Шиллера в госпиталь.
     Я нерешительно потоптался у развалин. Мне очень хотелось в забегаловку,