Ситный рынок - это азербайджанская мафия. В картошечке зарыты автоматы.
А Кузнечный рынок тоже какая-то мафия, но некого спросить какая.
     Десятилетние дети поют  в лифте:  "Чтобы  член стоял Кащей, навари  ты,
бабка, щей!". Я  еще побаиваюсь  детей,  говорю  им "Вы" и не  поворачиваюсь
спиной. Я вернулся на родину, чтобы заниматься проблемами раннего  развития,
но эти уже развились.
     Яня - моя племянница. Она пожила в  Израиле десять месяцев, но ей очень
не  понравилось, и  израильское гражданство  она брать не стала. Теперь  она
учится на  психологическом  факультете. Она  спрашивает  меня, как ей  выйти
замуж. Я говорю ей,  что обязательно  надо прочитать  Гамлета.  Я сделал  ей
целый список, четыре пьесы и Гилилов "Игра об  Уильяме Шекспире". Я объясняю
ей,  что для культурных людей это одна из  самых  необходимых книг века. Яня
спрашивает, а можно ли прочитать только три пьесы. Я отвечаю,  что, конечно,
можно,  но  если  ее  интересует  качество,  то  нужно четыре.  Пока она  не
прочитает  Гамлета, я прошу ее мне не звонить. Яня подозрительно спрашивает,
а не случится такого,  что если она  прочитает все эти книги,  то ей "уже не
захочется замуж?" Яня - прирожденный психолог.
     Туалетная  бумага в  Петербурге  стоит одну  шестую  часть  доллара.  В
Израиле  на  рынке  можно купить за три  доллара  двадцать четыре мотка. Это
получается одна восьмая доллара за моток,  но она мягче и быстрее кончается.
Меня   очень  интересует  эта  проблема.  Если  бы  современники  Вильгельма
Завоевателя и Конфуция  описывали, что  у  них служило  туалетной бумагой, и
почем  они ее  брали,  мы бы лучше представляли себе ход  мировой истории. Я
делаю  записи для грядущих поколений: в Иерусалиме, в двух верстах от Храма,
новые поколения избранного  народа продают  туалетную бумагу  по  двенадцать
центов моток.
     В газете "Аргументы и  факты" скандальное обращение Тополя к  еврейским
миллиардерам.  Оно довольно провокативное.  Хоть смысл его  вполне гуманный:
евреи, жертвуйте на народонаселение,  на котором удалось так подняться. Я бы
тоже обратился,  но не через газеты, а личным увещевательным письмом: евреи,
подайте на раннее развитие детей, а то вся эта страна подохнет от нищеты. Но
обращение  через газету  грозит погромами.  Мы пока не  переезжаем:  Василий
Иванович,  наш  сосед  по   коммуналке,  наклал  на  пол.  Анька  позвонила,
взбешенная, и сразу перешла на английский: "Не is shitting all around. Never
in  my life I am planning  to clean somebody's shit!" Я  отвечаю ей,  что  я
занимаюсь этим всю  жизнь. Но меня душит гнев: человек проводит двадцать лет
на  чужбине,  подкапливает  деньги,  чтобы  купить  комнату  в  коммунальной
квартире, и Василий Иванович гадит там на пол.
     Мне  пора  дать отчет,  почему  я  пишу. Моя  старая  большевичка  мама
считает, что вся эмиграция  началась  из-за  меня.  Это  не  так. Я и сейчас
никому не советую ни уезжать, ни возвращаться. Оставайтесь там, где вы есть,
и  поменьше  двигайтесь.  Рыжий  говорит,  что  для  возвращающихся   создан
специальный город,  называется "Мудоград". Почему за границей такая духовная
пустота, но никто не серит на пол! Поразительный феномен.
     Я позвонил одним  людям, которых я хорошо знаю, и они позвонили  другим
людям, и через день  мне дали ответ, что за триста долларов Василий Иванович
переехать захочет. Еще будет умолять. Только бы они его до смерти не забили.
К черту эту  достоевщину, мы живем в жестком мире, и мне нужно на что-нибудь
решаться.
     Анька говорит: я не пойду в уборную, я потерплю до утра.