какой-то должной тонкости развития. Я лежал и думал о греках и о Таньке.
По моим наблюдениям, греки никак не реагируют, когда им говоришь "шалом".
  Но если вы, действительно, хотите увидеть сразу много гречанок вместе, то
вам следует ехать именно в Грецию. Гречанки на брачном рынке котируются
раз в двадцать выше, чем греки. А вот норвежцы зато стоят в двадцать раз
больше, чем норвежки. И логично было бы ожидать, что норвежцы женятся на
гречанках или на итальянках, но этого как раз никогда и не происходит.
  Что за счастье испытывает писатель, рассказывающий гречанку! Я с трепетом
думаю, сколько песен должен был бы я сложить Таньке, если бы в ней была
хоть одна капля эллинской крови, и до какой сумы, до каких степеней нищеты
довела бы меня тогда моя требовательная муза!
  К счастью, Танька не гречанка. Это ее плюс. Ну а кто, какое беглое перо
сможет описать при тихой погоде чудную украинскую жинку? Мамо! Скильки
годын и хвылын, и пся крев, и других букв их малороссийского алфавита
треба шукати, чтобы рассказать уроженку города Херсона, перерывающую вверх
дном бакалейную лавку "Папандопулос лимитед"!
  Главное, что к ней сразу все обращаются по-ирландски, на котором она
разумиет только "Yes". Но ей все сходит с рук. Она может обтереть пальчики
батистовым платком, ничего не купить и выйти. Перед ней еще извиняются за
плохое качество товара. Она так себя ведет, что им не догадаться, что у
нас нет денег. Я бы сгорел со стыда!
  Когда на второй день нашего затворничества она спрашивает, миленький,
может, тебе водочки купить, анисовой? Я нашла всего за рупь сорок девять
драхм. Драхм, вы понимаете! Всего второй день на Крите! Анисовой. От
кашля. Как будто она дома, в своем родном Херсоне, в котором она, правда,
тоже ни бельмеса от кашля не знает, потому что в возрасте трех недель ее
перевезли на Малую Охту.
  На третий день я поборол душевную слабость и почувствовал, что могу встать
с постели и начать социальную жизнь. Танька не обманула: мы,
действительно, находились на Крите.


                                 БЕЗ РУКИ

  "Что я тут делаю на Крите?" - спросил я Таньку. "Ты хочешь крестить
детей, ты хотел сам креститься, и ты ищешь религиозного учителя," - без
запинки ответила Танька. Я немного посомневался в ее словах, но все-таки
мы пошли по церквам. Первый же греческий священник, которого мы встретили,
оказался без руки. По-английски он говорил совсем мало-мало, а в храме был
ремонт. Я помог священнику перенести наверх из подвала большую бурую
тумбочку. Было какое-то детское счастье, пока мы несли по подвальной
лестнице эту тумбочку. Мелочь, но я вдруг понял, что меня куда-то приняли.
Или принимают. Без руки был толстый мужчина с бородавкой на щеке. И
окладистой шелковой бородой. Он так и не смог понять, чего же мы все-таки
хотим, и дал Рут сто драхм. Почти доллар. Это, наверное, за тумбочку. Рут
сто драхм куда-то задевала, потому что неудобно отнимать деньги у ребенка
прямо на людях. Потом я ей говорю, ты лучше вспомни, куда ты "куда-то дела
эту бумажечку"! Долларами раскидываться.