он. - Раньше люди даже гулять парочками стеснялись. Вбегает, помню, моя
дочь в столовую и спрашивает: "Где ВСЕ?" А я ей отвечаю: "ВСЕ" только что
уш„л!"
  Повар - старый кибуцник, он даже голосует за левых. Вечером за поваром и
за выручкой приезжает крытая кибуцная автомашина.
  Каждую Божью пятницу кибуцный колесный трактор со стальной волокушей
покрывает береговую линию узорной строчкой. Получается очень-очень
празднично. И они просят до субботы по пляжу никого не ходить. Даже в
субботу, когда первые гости приезжают и начинают делать в песке
неаккуратные глубокие следы, актив кибуца переживает и старается на это не
смотреть. Было бы справедливее, если бы купальщики приезжали все вместе,
чтобы все могли ощутить эту прелесть целинного песка под стопой. Но вход
на пляж платный - и пока с этим ничего не поделать.
  Через двадцать минут восемьдесят четвертый год по еврейскому календарю
подходит к концу. Если за эти двадцать минут не начнется война, то нужно
признать, что самым большим дураком на свете оказался все-таки я.
  Я все лето с маниакальным упорством ждал здесь высадки морского десанта.
  Сентябрь кончается. Мы насобирали небольшие деньги, которых нам должно
хватить на дорогу и месяц жизни. Теперь нужно следить, чтобы у Таньки не
разболелись зубы. Ее стоматолог сказал, что если у Таньки разболится
правый нижний мост, то нам придется раздеться. Стоматологи - идеалисты.
  Пора уже с пляжа выметаться. Ничего нет глупее, чем выражение лица
человека, который последние двенадцать минут старого года ждет, пока
начнется мировая катастрофа.
  Дорогу достроили. Перед окончанием строительства на десять дней работы
трамбовочных катков сторожем взяли меня. И заплатили мне за десять дней
тридцать семь долларов.
  Надо честно признаться себе, что я просто неудачник. Я даже в Иерусалим
прощаться с родственниками съездил нескладно. Племянница радостно заорала
в трубку: "Мамы нет, она в микве!" И я постеснялся заходить. Похоже, что
война не начнется. Это все Танька.
  - Бывало с тобой, Танька, - говорю я ей, - что ты любишь Отечество, но
какою-то странною любовью; в душе царствует тайный холод, и нет веры
людям. Она иссякла. Бывало с тобой, что человек, которому ты верил, как
писателю, как человеку, пишет тебе, этот человек, что для журнала "Грани"
ты не вышел рылом. Бывало ли с тобой, Танька, что ты чувствуешь, что
любишь одного товарища, женщину, чувствуешь, что любишь, чувствуешь, что
любишь, как можешь, а эта женщина, хоть и потащилась с тобой на Средний
Восток...
  - На Ближний!
  - Не перебивай, а то я могу потерять мысль. И вот ты чувствуешь, что она,
этот товарищ, уже не предана тебе, как раньше, и хоть формально она с
тобой, а не формально она, я это чувствую, думает о благополучной жизни с
другим товарищем, от которого она в свое время понесла. И принесла. И вот
то, что она принесла, этот подарок любви, своим беспрерывным криком
напоминает мне о моей душевной ране сердца.
  - Держи подарок любви, - сказала Танька, - у нее замерзли ноги.


  Каждый рассказ я пытаюсь написать о любви. Но когда начинаешь уже в