уже выучил, как по-арабски пишутся четыре слова: спасибо - "шу-кран" и три
имени - Амар, Хялед и Мухамед.
  Богатый бедуин подъехал прямо к самому столу, на котором я печатал. Но из
машины сначала вылез не он, а незнакомый мне бедный бедуин в новом синем
костюме и очень узких штиблетах с красивыми золотыми пряжечками, которые
ему нещадно жали, так что в конце концов он их снял и заправил брюки в
удобные зеленоватые носки, в которых он и будет фигурировать до самого
окончания рассказа. Передвигаясь по двору, он аккуратно переставлял ноги,
внимательно осматривая каждую приставшую к ноге дрянь и сбивая ее щелчком
темного прокуренного пальца. Мы с ним тоже поговорили. Он весьма удивился,
узнав, что я из России, потому что у меня на голове были волосы, а он
слышал, что у тех, кто живет в России, на голове не бывает волос. Потом он
нарисовал на земле небольшой план и начал показывать мне и богатому
бедуину, что Газа - вот здесь, а Россия еще дальше, за Израилем, на что
богатый бедуин вельможно пожал плечами и закатил глаза, но ничего не
промолвил.
  Бедный бедуин оказался довольно милым человеком, он даже поймал мне по
радио футбол, и я послушал, как "Манчестер Юнайтед" выигрывает у кого-то
2:0. У него тоже был свой транзистор, и он сказал мне, что на транзисторе
есть две надписи - по-английски и по-русски, которые он хотел бы
перевести. По-английски там было написано "слайд даун ту оупен", и я ему
перевел. Остальное я ему перевести не смог: остальное было написано не
по-русски, остальное было написано по-японски.
  А потом богатый бедуин преподнес мне сюрприз, от которого я расстроился, и
такой замечательный день сразу увял и потерял половину своей прелести.
Оказалось, что он не собирается брать бедного бедуина вместе с собой на
свадьбу в Беер-Шеву. Он привез бедного бедуина на тот случай, если я сбегу
и оставлю все его многотысячное хозяйство без присмотра. И вот в этом
месте я снова вспомнил пару кремовых женских брюк, из-за которых у нас был
переполох в десятом классе, и подавился досадной мыслью, что несмотря на
дружбу и весь аскетизм быта, остается еще в бедуинах сильное недоверие,
которое не удается преодолеть.

  Утро выборов. Ребята уже отдали все свои голоса за Шамира или за Шимона
Переса, а у нас кончился хлеб. Воробей жадный ест прямо со стола, но за
хвост не ухватить. Танька назвала вчера моего главного героя Андрея
Алешей, не могу ей простить. За это я утром прервал половой акт, возмечтав
вслух об Эстер, толстой поварихе, жене начальника строительства. Танька
сначала не поняла, а потом прыснула, возбуждение у нее прошло, и я смог
спокойно сесть за вторую главу романа. У Таньки болит глаз, и она уже на
евреев и на весь мир смотреть не может. У нее от евреев какая-то мышца
глаза начала уставать, и она даже иногда вообще левый глаз не открывает, и
лицо ее немного целиком уезжает в левую часть. Сколько ни ругай Россию,
сколько ни кричи о поколении хамов, которое приличного человека в жизни в
глаза не видело, один кофе и один булочка, а нельзя не заметить, что
приличные люди целого народа растворились все-таки не без некоторой пользы
и общий уровень народа качнулся, как Танькино лицо, влево, но также
чуточку вверх. И вот по закону всемирных аналогий такой же процесс
происходит сейчас в Израиле, то есть самые светлые головы, вся
бриллиантовая профессура, все лбы белой кости не зря осушили эту страну от