из дерева (гофер), то смолою все-таки внутри были отделаны хорошо. Все
предметы, нужные хозяевам, помещались вдоль всего дома по правому борту:
там стояли две узкие солдатские кровати, забитые до потолка матрасами,
атласными пуфиками, аккумуляторами и верблюжьими седлами для длительных
переходов.
Пол отличался от основной палубы тем, что коров и верблюдов тут никогда не
ступала нога, но зато еще в период строительства по нему проехался
кибуцный каток, потому что и в комнате, и в кухне многие неровные камни
были насильственно втиснуты в землю и сильно раздроблены, разделив эту
судьбу с частью арбузов, среди которых были и целые. С арбузами стояло два
полугоночных велосипеда без колес. Велосипеды и арбузы были посыпаны
розовым порошком, похожим на раздавленную пачку розового сухого киселя.
Лежали еще запасные куски жести, два артиллерийских снарядных ящика из-под
кадурим третьего калибра, которые в избытке представлены на израильских
помойках. Я перечисляю все подряд потому, что вещей, в сущности, было
немного, часть еще висела по стенам: кроме непонятных мне талей и гаков
находился метровый кусок колючей проволоки, прикрученный к борту, сетка с
гнилыми лимонами, ножницы с обломанными концами и скалка. Зато на кухне, с
таким видом, как будто он в Бухаресте, стоял настоящий румынский шкаф,
набитый до отказа габардиновыми отрезами, стеклянной посудой и
сковородками. Сбоку к нему было приколочено два фруктовых ящика и
кожемитовый портфель без замка, в котором хозяева держали чечевицу. А с
другого бока, отделенные от мира старыми номерами газеты "Идиот ахронот",
на шелковом шнурке висели двое: белоснежный наряд хозяина, в котором он
собирался встретить праздник, и женские крепдешиновые шаровары. Клевать их
ворон прилетал. Через шаровары просвечивала голова министра обороны Моше
Аренса. У меня дрогнули ноздри. Наконец-то в доме обнаружилась женская
рука!
Но не румынский шкаф, не телевизор, обклеенный с боков разноцветными
бумажечками, и, конечно же, не портрет министра обороны в газовых
шароварах уносили наше воображение - украшением кухни все-таки были
сковородки. Я видел на своем веку много с восторгом и рвеньем надраенной
меди, бранной меди, кичливой меди, царицыны медные тазы и пузатые чайники
- так все это ничто, нуль по сравнению с тем, как отливались светом и
блестели эти алюминиевые сковородки. Наверное, в целом мире один только
Николай Чернышевский мог себе представить, что обыкновенный алюминий можно
довести до такого блеска!
Алюминий блестел, а царицы южной не было. Не наблюдалось. Куда-то он ее
умыкнул. Для очистки совести я еще обследовал покрытый штанами термитник,
поковырял его пальцем, понял, как устроена арабская глиняная печь, и
индифферентной походкой вернулся к невозмутимому хозяину.
Тем временем Амару удалось, наконец, покорить осла, и, бешено вращая
толстой резиновой трубкой, он погнал всю животину в том направлении, где
земля подсохла. Пока верблюд со стреноженными передними ногами скакал
впереди коров многоплановым африканским галопом, между мной и богатым
бедуином состоялся короткий разговор.
- Скажи, - спросил он меня, - если твоя иша или бахура что-нибудь такое с
другим (он показал на пальцах), то что в России за это следует?
Я начал туманно объяснять, что Россия большая и наряду с горячими местами,
"кмо по", где только смерть может быть удовлетворительным наказанием, есть