показывать  горести  жизни, она это знала. Те, кто отвечают за детей, в ответе
за  то, чтобы они были веселыми и счастливыми. Но даже в самые плохие минуты в
больнице  ей  не  было  так  тяжело, как сейчас. Кекс и море ничего для нее не
значили.
    Миссис  Гринтоп сдержала свое слово, и на следующий день Гризельду отвезли
к  Прабабушке  К„фью  в  ее  новые апартаменты в Приюте для престарелых - в ее
новый дом, куда более старый, чем даже она сама. Много раз Гризельда проходила
под  древней  аркой  в  квадратный  садик,  замкнутый стенами жилищ стариков и
старушек,  что сидели, греясь на солнышке, у своих последних в жизни дверей. В
этом  садике,  залитом  солнцем,  было  покойно и красиво. В каждом ромбе окна
стоял  свой  горшок  с  геранью,  или  с  петунией, или с настурцией, в каждую
открытую  дверь  виднелся  потрескивающий  камин и заварной чайник на каминном
выступе, у каждого старичка была своя трубочка, а у каждой старушки - фунтик с
понюшкой  табаку.  Садик  в  центре  двора был разбит на маленькие делянки для
каждой пансионерки и для каждого пансионера. Молодой садовник полол сорняки на
дорожках  и  подравнивал  бордюры,  а  каждый  старичок и каждая старушка сами
копались  в  своих  палисадничках. А тем, у кого были родные, дочери и сыновья
помогали  украсить  делянку  и возделать ее. Идя за миссис Гринтоп по дорожке,
Гризельда  уже  думала,  какой  из  палисадничков  отведен ее бабуле, и решала
посадить  несколько  стеблей  горошка  и  кустик черной смородины на первые же
сбереженные пенни.
    Один-другой  посетитель прогуливались вокруг, останавливаясь перемолвиться
словом  с наиболее интересным на вид пансионером. Приятного вида дама и умного
вида джентльмен остановились у двери Эмили Дин, которая сетовала вслух.
    Эмили Дин, в свои сто один год, долго была предметом гордости в знаменитом
старом Приюте.
    - Не  верьте  ей,  -  тараторила  старая Эмили, глотая половину букв, - не
верьте  ни единому слову. Ей девяносто девять, и ни днем больше. Вы на зубы ее
посмотрели? У нее их шесть, а у меня только два. И это она-то старше меня? Нет
уж, сэр, нет уж, мэм. Шесть у нее, и два у меня. Все ясно, как божий день!
    - Доброе утро, Эмили. Что за беда приключилась? - спросила миссис Гринтоп.
    - Доброго  утра и вам, мэм. Старая миссис К„фью, в ней вся беда. Это ей-то
сто  десять  лет?  Девяносто  девять, и ни днем больше. Здравствуй, Гриззи, ты
пришла забрать свою бабку домой? Чем скорее - тем лучше.
    Гризельда тоже так думала, но миссис Гринтоп лишь улыбнулась:
    - Нет,  Эмили, Гризельда просто пришла проведать свою бабулю и посмотреть,
как  ей  здесь  хорошо. - Потом она повернулась к даме и джентльмену, которых,
как видно, знала:
    - Ну, Маргарет, ну, профессор, а вы уже видели миссис К„фью?
    - Замечательная старушенция! - сказал профессор.
    - А что я вам говорила!
    - Девяносто девять, и ни днем больше, - прошамкала Эмили.
    Приятного вида дама по имени Маргарет ласково посмотрела на Гризельду:
    - А  это ее маленькая правнучка, которая была больна? Миссис К„фью вс„ нам
про  нее  рассказала  и  про  то,  как  она  хорошо  поет.  Как ты теперь себя
чувствуешь, моя милая?
    Гризельда присела перед ней:
    - Хорошо, благодарю вас, мэм.
    - А ты споешь нам, Гризельда?
    - Да,  мэм,  -  шепнула  Гризельда застенчиво, ведь на самом деле она пела