Сарранти.
   Тот повиновался, и мы видели, как обе почтовые кареты влетели в  Кель
и остановились возле харчевни "У Великого Фридриха".
   Путешественники вежливо раскланялись,  но  не  обменялись  ни  единым
словом. Они вошли в харчевню, сели за разные столы и спросили обед:  г-н
Сарранти - на чистейшем французском языке, Жибасье - с заметным немецким
акцентом.
   Продолжая хранить молчание, Жибасье со снисходительным видом  отведал
все блюда, которые ему подавали, и расплатился.
   Видя, что г-н Сарранти поднялся, он тоже не спеша встал и молча занял
место в экипаже.
   Скачка продолжалась. Карета г-на Сарранти по-прежнему  была  впереди,
но опережала Жибасье всего на двадцать футов.
   К  вечеру  путешественники  прибыли  в  Нанси.  Новый  форейтор  г-на
Сарранти, приглашенный шафером на свадьбу к  двоюродному  брату,  решил,
что будет совсем не смешно, если он опоздает к празднику только  потому,
что ему придется проехать каких-нибудь  одиннадцать  лье:  до  следующей
станции и обратно.
   Его товарищ, предыдущий форейтор г-на Сарранти, предупредил его,  что
седок желает ехать как можно скорее, а платит весьма щедро. Тогда парень
пустил лошадей в бешеный галоп, благодаря чему вернулся  бы  на  полтора
часа раньше обычного и поспел бы к  началу  торжества.  Но  в  то  самое
мгновение, как карета въезжала  в  Нанси,  -  лошади,  форейтор,  экипаж
опрокинулись,  да  так,  что  крик  вырвался  из  груди  чувствительного
Жибасье: он выскочил из кареты и бросился на помощь г-ну Сарранти.
   Жибасье действовал так больше для очистки совести:  он  был  убежден,
что после падения, свидетелем которого он явился, пострадавший нуждается
скорее в утешениях священника, нежели в помощи попутчика.
   К своему величайшему изумлению, он увидел, что  г-н  Сарранти  цел  и
невредим, а у форейтора всего-навсего вывихнуты плечо да нога.  Но  если
Провидение, словно заботливая мать, хранило  людей,  оно  отыгралось  на
лошадях: одна расшиблась насмерть, а у другой оказалась  перебита  нога.
Что касается кареты - передняя ось треснула, а тот бок, на  который  она
завалилась, был разбит вдребезги.
   О том, чтобы продолжать путешествие, не могло быть и речи.
   Господин    Сарранти    отпустил    несколько    ругательств,     что
свидетельствовало о его  далеко  не  ангельском  характере.  Однако  ему
ничего другого не оставалось,  как  смириться,  что  он,  разумеется,  и
сделал бы, если бы не мадьяр  Жибасье;  тот  на  странном  языке,  смеси
французского с немецким, предложил незадачливому попутчику  пересесть  в
его экипаж.
   Предложение пришлось как нельзя кстати, да и сделано  оно  было,  как
казалось, от чистого сердца. Г-н Сарранти принял его не моргнув глазом.
   Багаж г-на Сарранти перенесли в  карету  Жибасье,  форейтору  обещали
прислать подмогу из Нанси (до города оставалось  около  одного  лье),  и
скачка продолжилась.
   Путешественники  обменялись  приличествующими   случаю   выражениями.
Жибасье не был силен в немецком языке;  подозревая,  что  г-н  Сарранти,
хоть  он  и  корсиканец,  владеет  немецким  в   совершенстве,   Жибасье
старательно избегал расспросов и на любезности своего попутчика  отвечал