времена  страшно  было  артисту  перейти  эту  роскошную  бархатную  черту
занавеса,  пышные  складки  которого отделяют зрителя от нашего волшебного
мира,  мира  немыслимо  голубоглазых  красавиц и белозубых аполлонов, мира
мечты  и дерзости, мира безумной храбрости, риска и вызова, силы, ловкости
и  красоты,  мира  неслыханных  мышц,  необычайных  поступков,  желанного,
волнующего,  таинственного,  зовущего  цирка.  Я  люблю  эту  декоративную
занавеску,  и  больше  всего  именно теперь, когда я иду в манеж, когда до
встречи  со  зрителем  остаются  считанные секунды. Я люблю ее потому, что
верю  в  этот  наш  парадный  цирковой  мир,  мое  сердце  бьется горячо и
влюбленно,  когда  я  стою  в  кромешной  темноте  перед этой занавеской в
ожидании  выхода,  мое  сердце  бьется глухо и часто - это в него стучится
кровь  тысяч  клоунских  сердец,  создавших  цирк. И хотя я хорошо знаю на
собственной  шкуре, что такое наша адская работа, что такое ее пот и боль,
ее разнообразные грыжи и выпадения прямых кишок, ее расплющенные суставы и
отбитые  крестцы,  растяжения, вывихи, переломы и ушибы, - я верю в вечную
легенду о цирке. И я умею пройти мимо этой жалкой занавески, не замечая ее
убожества  и  нищеты  и ощущая только суровый восторг и волнение перед тем
невероятным  и  удивительным,  что ждет меня там, за красным занавесом, на
маленьком,  усыпанном опилками кругу, перед смеющимся, грохочущим, ревущим
и  рукоплещущим празднеством, перед тем, что было, есть и пребудет во веки
веков, - цирк, цирк, цирк!
   ...Я  стоял  так  в  темноте,  в  этом самом коридорчике смерти, музыка
играла,  и в разошедшиеся фалды занавеса было видно, как Валя Нетти крутит
от  самого  оркестра  к  форгангу  финальную  комбинацию трюков: рун-дат -
флик-фляк  -  сальто-мортале. Это была ее бисовка, или, как говорят у нас,
де  капо.  Эта  девочка  крутила  серию  мужских  трюков, крутила классно,
школьно,  блистательно. Нет, ее батя не выпустил бы какую-нибудь недоделку
на  публику.  Валей  он  мог  гордиться: это была артистка цирка, артистка
высокого  класса.  Публика вовсе не дура, далеко нет; наоборот, дурак тот,
кто  придумал  это  про  публику. Если работа чистая, высокая, публика это
сразу  раскусит,  она  все  видит  и  понимает,  и Валю проводили дружно и
горячо, и Борис, стоящий у форганга, два раза вернул убегавшую Валю, и она
посылала  "комплименты"  залу, изящно отставляя то левую, то правую ногу и
приветственно подымая руку.
   Ушастый униформист подал ей  маленький серебряный плащ,  и  она  ушла с
манежа красивой и  достойной походкой,  на носках,  чтобы фигура выглядела
женственной,  и ее провожали дружными аплодисментами до самой той секунды,
когда она скрылась за занавесом.
   - Я смотрел,  -  сказал я,  когда она прошла мимо меня и я почувствовал
раскаленный ее запах.  -  Люкс,  первый класс.  Умница. - И добавил: - Ай,
браво!
   Так говорят обезьянкам, когда хотят одобрить их понятливость или вообще
поощрить,  приласкать. Так говорят в цирке обезьянкам, медвежатам и вообще
разным симпатичным зверькам.
   - Ай,  браво!  - сказал я еще раз и почувствовал, что девочка улыбается
во тьме, гордая моим одобрением.
   В  эту  секунду  занавеска  распахнулась  на две стороны, и униформисты
повернулись: один ряд - налево, другой - направо. Я стал виден зрительному
залу,  электрик  вонзил  свой  прожектор  прямо  в  меня.  И я сразу пошел
вперед...  Несколько  секунд  я  шел  молча,  и лишь поравнявшись с первым