Аладимир Динец
Азия на халяву
Пролог
- Я жил счастливейшей жизнью в городе Багдаде, - сказал Синдбад, - пока
шайтан не подговорил меня отправиться путешествовать...
Тысяча и одна ночь
Самолет выкатился на взлетную полосу и замер. Глядя в иллюминатор, я
представлял себе командира экипажа: сейчас он держит ногу на тормозе,
дожидаясь, когда двигатели наберут тягу. Суета последних дней и двухчасовая
давка в аэропорту здорово заморочили мне голову - уже не верилось, что мы
действительно взлетим. А я так долго ждал этого полета!
Еще в школьные годы я заметил, что по мере удаления от Москвы природа и
нравы населения становятся все более интересными. Из книг было известно,
что на окраинах страны вообще творятся всякие чудеса. Но многочисленные
сложности, о которых речь впереди, долго не позволяли мне осуществить свою
мечту и попасть в эти таинственные области - Дальний Восток, Памир,
Туркмению, Арктику... Только позже, выйдя из школы на свободу и поступив в
институт, сумел я проникнуть сначала в Приморский край, а потом и во все
остальные районы, столь манившие меня в детстве. Вот он, первый день
первого путешествия - я сижу, глядя в иллюминатор, и не знаю, что ждет меня
впереди.
Самолет, наконец, трогается с места, сначала медленно, затем все быстрее,
словно пуля по ружейному стволу - и вдруг земля в окне уходит вниз, и все,
что казалось несбыточным, становится сегодняшним днем. Через семь часов я
уже шлепал под теплым дождем по лужам владивостокского аэропорта, а еще
через пять надо мной был величественный полог уссурийской тайги.
Я пробирался между серыми колоннами гигантских ильмов, то и дело встречая
зверей, птиц и травы, знакомые мне лишь по книжкам. Неожиданно лес
расступился, и открылась маленькая речка, каскад прозрачных плесов,
соединенных звонкими водопадами. Серые скалы, заросшие папоротниками,
окружали зеленые чаши заводей. Прямо в середине ближайшего озерка плавала
яркая, словно китайская игрушка, расписная уточка-мандаринка. Я понял, что
попал в страну приключений и чудес.
Но действительность превзошла все ожидания.
А все-таки она вертится,
история первая,
в которой автор и его друг совершают бессмертный подвиг.
Дождь, хмуро моросящий над полями,
Могу я, верно, пренебречь тобой?
Свой теплый плащ и дорогую шляпу