глаза налиты кровью. У старухи лицо было сморщенное; два уцелевших зуба
торчали над нижней губой, а глаза были острые и блестящие. Оливер боялся
смотреть и на нее и на мужчину. Они слишком походили на крыс, которых он
видел на улице.
- Никто к ней не подойдет! - злобно крикнул мужчина, вскочив с места,
когда гробовщик направился к нише. - Не подходите! Будь вы прокляты, не
подходите, если вам дорога жизнь!
- Вздор, дружище! - сказал гробовщик, который привык к горю во всех
его видах. - Вздор!
- Слушайте! - крикнул человек, сжав кулаки и в бешенстве топнув но-
гой. - Слушайте! Я не позволю зарыть ее в землю. Там она не найдет по-
коя: черви будут ей мешать... Глодать ее они не могут, так она иссохла.
В ответ на этот сумасшедший бред гробовщик не сказал ни слова; достав
из кармана мерку, он опустился на колени перед покойницей.
- Ах! - воскликнул мужчина, залившись слезами и падая к ногам умер-
шей. - На колени перед ней, на колени перед ней, вы все, и запомните мои
слова! Говорю вам, ее уморили голодом! Я не знал, что ей так худо, пока
у нее не началась лихорадка. И тогда обрисовались все ее кости. Не было
ни огня в очаге, ни свечи. Она умерла в темноте - в темноте! Она не мог-
ла даже разглядеть лица своих детей, хотя мы слышали, как она окликала
их по имени. Для нее я просил милостыню, а меня посадили в тюрьму. Когда
я вернулся, она умерла, и кровь застыла у меня в жилах, потому что ее
уморили голодом. Клянусь пред лицом бога, который это видел, - ее умори-
ли голодом!
Он вцепился руками в волосы и с громкими воплями стал кататься по по-
лу; глаза его остановились, а на губах выступила пена.
Испуганные дети горько заплакали, но старуха, которая все время оста-
валась невозмутимой, как будто не слышала того, что происходило вокруг,
угрозами заставила их замолчать. Развязав галстук мужчине, все еще ле-
жавшему на полу, она, шатаясь, подошла к гробовщику.
- Это моя дочь, - сказала старуха, кивая головой в сторону покойницы
и с идиотским видом подмигивая, что производило здесь еще более страшное
впечатление, чем вид мертвеца. - Боже мой, боже мой! Как это чудно! Я
родила ее и была тогда молодой женщиной, теперь я весела и здорова, а
она лежит здесь, такая холодная и застывшая! Боже мой, боже мой, поду-
мать только: ведь Это прямо как в театре, прямо как в театре!
Пока жалкое создание шамкало и хихикало, предаваясь омерзительному
веселью, гробовщик направился к двери.
- Постойте! - громким шепотом окликнула старуха. - Когда ее похоронят
- завтра, послезавтра или сегодня вечером? Я убирала ее к погребению, и
я. Знаете ли, должна идти за гробом. Пришлите мне большой плащ - хороший
теплый плащ, потому что стоит лютый холод. И мы должны поесть пирожка и
выпить вина, перед тем как идти! Ладно уж! Пришлите хлеба - ковригу хле-
ба и чашку воды... Миленький, будет у нас хлеб? - нетерпеливо спросила
она, уцепившись за пальто гробовщика, когда тот снова двинулся к двери.
- Да, да, - сказал гробовщик. - Конечно. Все, что вы пожелаете!
Он вырвался из рук старухи и поспешно вышел, увлекая за собой Оливе-
ра.
На следующий день (тем временем семейству оказана была помощь в виде
двух фунтов хлеба и куска сыру, доставленных самим мистером Бамблом)