огорчало. Из-за невоздержанных толков, казалось порочивших меня,
Благороднейшая, будучи разрушительницей всех пороков и королевой
добродетели, проходя, отказала мне в своем пресладостном привете, в котором
заключалось все мое блаженство. И, несколько удаляясь от того, что я хочу
поведать, я объясню, какое благотворное влияние ее приветствие имело на
меня.
XI
Я говорю, что, когда она появлялась где-либо, благодаря надежде на ее
чудесное приветствие у меня не было больше врагов, но пламя милосердия
охватывало меня, заставляя прощать всем меня оскорбившим. И если кто-либо о
чем-либо спрашивал меня, ответ мой был единственным: "Любовь", а на лице
моем отражалось смирение. И когда она собиралась приветствовать меня, дух
любви, ниспровергая всех других духов чувств, изгонял ослабевших духов
зрения, говоря им: "Идите оказать честь вашей даме", а сам занимал их
место1. И тот, кто хотел бы познать природу Амора, мог бы легко проникнуть в
его сущность, наблюдая содрогание моих очей. Когда же Благороднейшая спасла
меня своим спасительным приветствием2, Амор не в силах был скрыть завесой
нестерпимое блаженство, но приобретал такие свойства, что тело мое, вполне
ему подчиненное, двигалось порой как нечто тяжелое и неодушевленное. Отсюда
ясно, что в ее приветствии заключалось мое блаженство, переполнявшее меня и
превышавшее нередко мою способность восприятия.
XII
Возобновляя мое повествование, скажу, что после того, как мне было
отказано в блаженстве, меня охватила такая скорбь, что, удалясь от людей, я
орошал землю горчайшими слезами. А когда источник слез иссяк, я затворился в
своей комнате, где предался жалобам и песням, не боясь быть услышанным
кем-либо. Тогда я призвал милосердие Дамы Куртуазии1, и, говоря: "Амор,
помоги твоему верному", я заснул в слезах, как побитый ребенок. Почти
посреди моего сна мне показалось, что в комнате моей рядом со мной сидит
юноша, облаченный в белоснежные одежды2. Взгляд его был задумчив, и он
смотрел туда, где я лежал. И, глядя на меня в продолжение некоторого
времени, он, показалось мне, позвал меня и, вздыхая, произнес следующие
слова: "Fili mi, tem u e t ut raetermitta tur imulacra o tra"3мне показалось, что мне известно, кто он, ибо он назвал меня так, как часто
именовал в моих снах. И когда я смотрел на него, мне показалось, что он
плачет жалостно и ожидает, что я заговорю. И, осмелев, я сказал ему:
"Владыка благородства, почему плачешь ты?" Он отвечал: "Ego tamquam ce trum
circuli, cui imili modo e ha e t circumfere tiae arte tu autem o
ic"4очень непонятно. Заставив себя заговорить, я сказал ему: "Почему, владыка,
речи твои столь темны?" Он обратился тогда ко мне на народном языке: "Не
спрашивай больше, чем следует". Тогда я заговорил о приветствии, в котором
мне было отказано, и стремился узнать причину этого. Он ответил мне так:
"Наша Беатриче услышала от некоторых лиц, о тебе говоривших, что ты
досаждаешь даме, имя которой я назвал тебе на пути воздыханий.
Благороднейшая, будучи противницей всего недостойного, не удостоила твою
особу приветствия, опасаясь, что ты принадлежишь к числу недостойных людей.
И так как на самом деле твоя тайна отчасти ей известна -- по длительности
опыта,-- я желаю, чтобы ты сложил рифмованные строки, в которых была бы
показана та власть, которую приобрел я над тобой по ее милости. Ты скажешь