с Упоровым дернулся Каштанка, и тут же на его челюсть упал кулак моряка.
Все получилось почти бесшумно, но Салавар уловил неладное. Однако оно не
было осмыслено им до конца.
   - В чем дело? - спросил он, сощурился, глядя перед собой уже недобрым
взглядом.
   Упоров растерянно развел руками, за него ответил доселе не выказывающий
себя молодой грузин:
   - Пустяки, генацвале. Фраер грохнулся-крови нс терпит.
   - И я, признаться, крови не терплю, - уже смиренно молвил Ерофей Ильич.
- Потому прошу этих преступникои смягчить участь свою покаянием. Кто будет
первый?
   Заика быстро сунул руку за борт бушлата. Стоящий за пил: Зоха был
настороже; ребром ладони ударил вора по шее. Тот упал.
   - Раскаянье не может быть актом формализма, - не зп-мечая лежащего
Заику, решил продолжить свою мысль Ерофей Ильич. - Человек должен
внутренне так настроить себя, чтобы вести другую жизнь и поиметь большое
отвращение к прежнему скверному существованию. Но ежели в вас не
искоренена склонность к желанию блатовать...
   Снова был короткий взгляд, укоряющий слушателей за непослушание, и с
мукой произнесенные слова:
   - ...Готовьтесь к худшему.
   Лежащего Заику растянули на залитом кровью полу, придавив сверху листом
железа. Вор попытался подняться, но две кувалды обрушились на то место,
где находились почки. Удары сыпались, не переставая, наполняя камеру
гулом. Лицо зэка корчилось в немых стенаниях, как будто он пытался
рассмешить пресыщенную подобными зрелищами публику.
   Салавар поднял руку. Гул смолк. Молотобойцы отошли в сторону, тяжело
дыша и косясь на погнутое железо.
   - Поднимите!
   До неузнаваемости преображенного испытанием зэка держали под руки.
Эмалевая струйка крови поблескивала на сером подбородке. Было очевидно -
он почти умер, стоит в сумраке перед вечной ночью, а руки его, как руки
слепца, пытаются что-то нащупать перед собой.
   - Надеюсь, дружеская критика понята правильно?
   Вор с трудом вобрал в себя воздух и выдохнул с кровавым плевком в лицо
главной суки Советского Союза.
   - Га-га-га, - хрипел Заика, пытаясь протолкнуть застрявшее в горле
ругательство.
   - Не надо, - остановил его жестом Салавар, брезгливо вытирая лицо
белоснежным платком. - Суд освобождает тебя от последнего слова. Правда,
Зоха?
   Тупой удар в спину Заики дошел до каждого. Вор качнулся вперед, глаза
его расширились до неимоверных размеров, скосившись на выросшее из левой
части груди острие кавказского кинжала.
   - Насквозь! - ахнул один из молотобойцев.
   Ерофей Ильич уронил под ноги платок, отшвырнул его начищенным носком
сапога, сказал по-деловому:
   - Бросьте эту тухлятину, тащите богоубийцу!
   Зоха сам, как барс, прыгнул на пары, раскидав зэков, наклонился над
Есифом Палычем, приподнял и снова бросил на прежнее место: