Вадим пожал плечами, продолжая осматриваться.
   Камера была опоясана двухъярусными нарами, сколоченными из толстого
листвяка. Посредине стол, привинченный к заплеванному полу массивными
болтами.
   Справа от двери параша, на ней старый узбек, сохранявший вид почтенного
аксакала.
   Пахло человеческим потом, прелой кожей, еще чемто-всегда тюремным,
наверное, потным страхом.
   Вадим остановил взгляд на задумчивом узбеке, и тот сразу начал
тужиться, имитируя запор.
   Каштанка неожиданно психанул:
   - Да что это за кодляк, в котором нет места приличным людям?! Или вам
глаза не служат?!
   В левом углу на верхних нарах, где двое играли в карты, закрутили
головами. Не принимавший участия в игре громадный зэк с наколотой на щеке
бабочкой потребовал с угрозой:
   - Кажи масть, гости!
   Тут же с нижних нар соскочил шустрый, похожий на зачумившуюся обезьянку
кавказец и, пощупав телогрейку Упорова, предложил:
   - Слышь, мужик, играем гнидник?
   - Оставь меня в покое, - попросил шустряка Упоров.
   - Ну, чо ты менжуешься, легавый буду! В нем уже двадцать сидельцев
умерло. Ставлю рубаху с одной заплатой.
   - Ты будешь двадцать первым, - уже сурово предупредил кавказца Вадим,
чувствуя-тот подскочил не случайно.
   - Я вас спросил за масть, гости! Почему молчим?
   Тот, с бабочкой на щеке, уже спустил с нар ноги в сапогах ручной работы.
   - За мою масть, хозяин, можешь спытать у Заики.
   И придержи язык, пока он у тебя во рту, а ;;е в моем кармане!
   Один из играющих захлопнул в ладонь три карты, сощурившись, поглядел
вниз.
   - Ба-ба-батеньки, никак Каштанка?! Говорили, тебя в замок устроили,
поближе к врагам народа.
   - Рылом не вышел для замка. Вчера мы слиняли с той командировки. Этот
каторжанин... - Федор Опсикин положил руку на плечо Упорова, - почти два
года пролежал в сейфе.
   - Надо же! - Заика сделал удивленные глаза. - Из воров?
   Федор вздохнул, развел руками, избегая глядеть на своего сокандальника
и одновременно изображая разбитой рожей высшую степень огорчения:
   - Увы, мастью нс вышел: он-политический.
   - Может быть, сын Зиновьева или этого, как его, ну...
   - Можешь не продолжать! Каштанку с сукой в одни кандалы не закуют! Где
наше место?
   - О чем ты спрашиваешь, Федя?! - огорчился тот, кто только что пытал их
за масть. - На верхних нарах.
   Они легли рядом, расстелив на неструганые доски телогрейки. Заика
сбросил карты и вытащил из-под телогрейки кусок хлеба:
   - На, Федя, подкрепись с дороги.
   Опенкин подмигнул Вадиму заплывшим глазом, разломил хлеб на две
половины: