Брать! Шпындро снова подвесил трубку за,  будто жеванное стальными че-
люстями,  перекрученное  ушко и уставился на исцарапанную гвоздем пок-
раску кабины;  восклицательные знаки похабных  изречений  напомнили  о
быстро утекающем времени обеда в частности и жизни в целом - опозданий
Шпындро себе не позволял - "шестерка" рванула с места к блинной.

Обслужили споро и ласково: календари делали свое дело, а в этом январе
Шпындро расщедрился - покос привалил обильный и одарил директрису тка-
ным календарем с вышитыми золотыми нитками цифрами  дней.  За  стол  к
Игорю  Ивановичу  никого  не подсаживали и он вполне искренне отмечал:
нигде в мире за рубль с копейками так не поесть.  Чай ему заваривали с
жасмином, не таясь, и обычные люди поводили заинтересованно, но и сты-
дясь, носами и делали вид, что ничего не замечают; сразу видно такому,
как Шпындро, положено. Чего тут спорить! Костюм, осанка, галстук, мед-
ленные движения, промытость и благополучие производили сильное впечат-
ление.  Воспитанный клиент всегда протягивал заранее заготовленные два
рубля,  делая вид,  что ожидает сдачи, а потом, будто вспомнив важное,
махал рукой, мол, не надо, и поднимался, не забывая задвинуть за собой
стул, как того и требовали правила хорошего тона.





Сегодня Колодец отмечал День возвращения,  тот именно день,  когда его
должники,  взявшие рубль,  тащили полтора. Мордасов давно убедил себя,
что перейти к рублевой, то бишь двойной, наценке - все ж инфляция ощу-
щалась  - и как раз сегодняшний День возвращения обещал стать этапным.
Первым появился Стручок - серо-зеленоватый мужичок в неизменных кирзо-
вых сапожищах, обляпанных первосортной грязью даже тогда, когда уж ме-
сяц дождя не видывали.  Колодец сбросил долг в  ящик,  смерил  Стручка
ласковым,  но строгим взглядом, как учитель в школе, пекущийся о судь-
бах вверенных мальцов,  но не слишком верящий в судьбоносную  щедрость
их будущего,  наставил: "Стручок! Скажи братве - ужесточаю хозрасчет -
теперь взял рубль,  гони два и тэпэ. Жизнь дорожает и я не могу откло-
няться  от ее магистральных путей.  Могут неверно понять." Колодец хи-
хикнул. Стручок молчал, с подошв сапог отколупывалась густо-коричневая
грязь и рассыпалась в прах у кривых ног вечного должника.

Настурция ухватила  совок,  веник,  демонстративно  обмела носки сапог
Стручка,  и Мордасов присовокупил: "Где еще, Стручок, красивые женщины
так за тобой станут ухаживать? Где?" Стручок покорно признал - нигде!

Мордасов выдал Стручку трояк.  "Не забудь, в День возвращения пришлешь
шестерик.  И не митингуйте!  Больше вас никто  затаривать  деньгой  не
прельстится,  это я только,  по доброте души, зная, что вам не на раз-
гул,  а болезнь у вас такая,  а топтать больного человека - грех,  все
одно, что на лекарство зажать".

Настурция ссыпала  грязь с совка в пластмассовое ведро,  а Колодец уже