культура - все это, брат, не так легко, как гулять по Невскому в  шубе,  под
ручку с Надеждой Федоровной и мечтать о теплых краях. Тут нужна борьба не на
жизнь, а на смерть, а какой  я  боец?  Жалкий  неврастеник,  белоручка...  С
первого же дня я понял, что мысли мои о трудовой жизни и винограднике - ни к
черту. Что же касается любви, то я должен тебе сказать, что жить с женщиной,
которая читала Спенсера и пошла для тебя на край света, так же не интересно,
как  с  любой  Анфисой  или  Акулиной.  Так  же  пахнет  утюгом,  пудрой   и
лекарствами, то же папильотки каждое утро и тот же самообман...
     - Без утюга нельзя в хозяйстве, - сказал Самойленко, краснея  от  того,
что Лаевский говорит с ним так откровенно  о  знакомой  даме.  -  Ты.  Ваня,
сегодня  не  в  духе,  я  замечаю.  Надежда  Федоровна  женщина  прекрасная,
образованная, ты - величайшего ума человек...  Конечно,  вы  не  венчаны,  -
продолжал Самойленко, оглядываясь на соседние столы, - но ведь это  не  ваша
вина, и к тому  же...  надо  быть  без  предрассудков  и  стоять  на  уровне
современных идей. Я сам стою за гражданский брак, да... Но,  по-моему,  если
раз сошлись, то надо жить до самой смерти.
     - Без любви?
     - Я тебе сейчас объясню, - сказал Самойленко. - Лет восемь назад у  нас
тут был агентом старичок, величайшего ума человек. Так вот он  говаривал:  в
семейной жизни главное - терпение. Слышишь, Ваня?  Не  любовь,  а  терпение.
Любовь продолжаться долго не может. Года два ты прожил в  любви,  а  теперь,
очевидно, твоя семейная  жизнь  вступила  в  тот  период,  когда  ты,  чтобы
сохранить равновесие, так сказать, должен пустить в ход все свое терпение...
     -  Ты  веришь  своему  старичку  агенту,  для  меня  же  его  совет   -
бессмыслица. Твой старичок мог лицемерить, он мог упражняться в  терпении  и
при этом смотреть на нелюбимого человека, как на  предмет,  необходимый  для
его упражнений, но я еще не пал так низко; если мне захочется упражняться  в
терпении, то я куплю себе гимнастические  гири  или  норовистую  лошадь,  но
человека      Самойленко потребовал белого вина со льдом. Когда  выпили  но  стакану.
Лаевский вдруг спросил:
     - Скажи, пожалуйста, что значит размягчение мозга?
     - Это, как бы тебе объяснить... такая болезнь, когда  мозги  становятся
мягче... как бы разжижаются.
     - Излечимо?
     - Да, если болезнь не запущена.  Холодные  души,  мушка...  Ну,  внутрь
чего-нибудь.
     - Так... Так вот видишь ли, какое мое положение. Жить с нею я не  могу:
это выше сил моих. Пока я с тобой, я вот и философствую и улыбаюсь, но  дома
я совершенно падаю духом. Мне до  такой  степени  жутко,  что  если  бы  мне
сказали, положим, что я обязан прожить с нею еще  хоть  один  месяц,  то  я,
кажется, пустил бы себе пулю в лоб. И в то же время разойтись с ней  нельзя.
Она одинока, работать не умеет, денег нет ни у меня, ни у  нее...  Куда  она
денется? К кому пойдет? Ничего не придумаешь... Ну вот, скажи: что делать?
     - М-да... - промычал Самойленко, не зная,  что  ответить.  -  Она  тебя
любит?
     - Да, любит настолько, насколько ей в ее годы  и  при  ее  темпераменте
нужен мужчина. Со мной ей было бы так же трудно расстаться, как с пудрой или
папильотками. Я для нее необходимая составная часть ее будуара.
     Самойленко сконфузился.