известно; ему же обыватели обязаны сведениями по части разных сортов  водок,
так что с завязанными глазами они могут теперь отличить  водку  Кошелева  от
Смирнова номер двадцать один. В-третьих, прежде здесь жили с  чужими  женами
тайно, по тем же побуждениям,  по  каким  воры  воруют  тайно,  а  не  явно;
прелюбодеяние считалось чем-то таким,  что  стыдились  выставлять  на  общий
показ; Лаевский же явился в этом отношении пионером; он живет с чужой  женой
открыто. В-четвертых...
     Фон Корен быстро съел свою окрошку и отдал денщику тарелку.
     - Я понял Лаевского в первый же месяц нашего  знакомства,  -  продолжал
он, обращаясь к дьякону. - Мы в одно время приехали сюда.  Такие  люди,  как
он. очень любят дружбу, сближение, солидарность и тому подобное, потому  что
им всегда нужна компания для  винта,  выпивки  в  закуски;  к  тому  же  они
болтливы и им нужны слушатели. Мы подружились, то  есть  он  шлялся  ко  мне
каждый день, мешал мне работать и откровенничал насчет своей содержанки.  На
первых же порах он поразил меня своею необыкновенною лживостью,  от  которой
меня просто тошнило. В качестве друга я журил  его,  зачем  он  много  пьет,
зачем живет не по средствам и делает долги, зачем  ничего  не  делает  и  не
читает, зачем он так мало культурен и мало знает, - и в  ответ  на  все  мои
вопросы  он  горько  улыбался,  вздыхал  и  говорил:  "Я  неудачник,  лишний
человек!",   или:   "Что   вы   хотите,   батенька,   от    нас,    осколков
крепостничества.",  или:  "Мы  вырождаемся..."  Или  начинал  нести  длинную
галиматью об Онегине, Печорине, байроновском Каине,  Базарове,  про  которых
говорил: "Это наши отцы по плоти и духу". Понимайте  так,  мол,  что  не  он
виноват в том, что казенные пакеты по неделям лежат нераспечатанными  и  что
сам он пьет и других спаивает, а виноваты в этом Онегин, Печорин и Тургенев,
выдумавший неудачника и лишнего человека! Причина  крайней  распущенности  и
безобразия, видите-ли, лежит не в нем самом, а где-то вне, в пространстве. И
притом - ловкая штука! - распутен, лжив и гадок не он один, а мы... "мы люди
восьмидесятых годов", "мы вялое, нервное отродье  крепостного  права",  "нас
искалечила цивилизация"... Одним словом, мы должны понять, что такой великий
человек, как  Лаевский,  и  в  падении  своем  велик;  что  его  распутство,
необразованность      и      нечистоплотность       составляют       явление
естественно-историческое,  освященное  необходимостью,   что   причины   тут
мировые, стихийные и что перед Лаевским надо лампаду повесить, так как он  -
роковая жертва времени, веяний, наследственности и прочее. Все  чиновники  и
дамы, слушая его, охали и ахали, а я долго не мог понять, с кем я имею дело:
с  циником  или  с  ловким  мазуриком?  Такие  субъекты,  как  он,  с   виду
интеллигентные,  немножко  воспитанные  и  говорящие  много  и   собственном
благородстве, умеют прикидываться необыкновенно сложными натурами.
     - Замолчи! -  вспыхнул  Самойленко.  -  Я  не  позволю,  чтобы  в  моем
присутствии говорили дурно о благороднейшем человеке!
     - Не перебивай, Александр Давидыч, - холодно  сказал  фон  Корен.  -  Я
сейчас кончу. Лаевский - довольно несложный организм. Вот  его  нравственный
остов: утром  туфли,  купанье  и  кофе,  потом  до  обеда  туфли,  моцион  и
разговоры, в два часа туфли, обед и вино, в пять часов купанье, чай и  вино,
затем винт и лганье, в десять часов ужин и вино, а после полуночи сон  и  lа
femme  {женщина  (франц.)}.  Существование  его  заключено  в   эту   тесную
программу, как яйцо в скорлупу. Идет  ли  он,  сидит  ли,  сердится,  пишет,
радуется - все сводится к вину, картам, туфлям и женщине. Женщина  играет  в
его жизни роковую, подавляющую роль. Он сам повествует, что  тринадцати  лет