Звягинцев почти успокоился: он был уверен, что  его  записки  в  ящике  не
было.
   Чисто механически он стал наблюдать за военным. Тот легким шагом, держа
перед собой вытянутую руку с записками, поднялся  по  лесенке,  ведущей  в
президиум, сделал несколько шагов, обходя ряды и, видимо, желая пробраться
к председательствующему на этот раз Тимошенко, но увидел идущего прямо  на
него Сталина, поспешно, совсем  по-граждански  повернулся,  потом  побежал
назад и, положив записки перед сидевшим у  самого  края  стола  генералом,
сбежал по лесенке вниз  и  исчез.  Генерал,  не  читая,  аккуратно  сложил
записки в стопку и передал соседу - тоже генералу,  хорошо  известному  по
портретам. Так, путешествуя по ряду, они дошли до Тимошенко.
   "А вдруг... и моя там? - снова с тревогой подумал Звягинцев. -  А  что,
если я не заметил..."
   "А, ерунда!" - успокоил он себя. Если даже  предположить,  что  записка
дойдет или уже дошла до президиума, ему все равно не дадут слова.  Кто  он
такой, кому он известен? Да и совещание, по слухам, вообще  должно  завтра
закончиться. И говорят, что еще предстоит выступление самого Сталина...
   Звягинцеву дали слово на вечернем заседании.
   В первую секунду  после  того,  как  председательствующий  объявил  его
фамилию, Звягинцев не двинулся с места. Он понял, что ведет  себя  нелепо,
глупо, лишь после того, как в зале началось легкое движение и  люди  стали
оборачиваться и поглядывать по сторонам в поисках объявленного оратора.
   И тогда Звягинцев вскочил и быстрым шагом, чуть ли не бегом  направился
по проходу к той далекой и страшной лесенке, ведущей в президиум.
   ...Он  не  помнил,  как  говорил,  но  хорошо  помнил  -  о  чем.   Без
подготовленного текста, даже без конспекта Звягинцев произнес вслух то,  о
чем думал во время так  задевшего  его  выступления  маршала  на  утреннем
заседании. В эти минуты он не видел перед собой людей, забыл и о тех,  кто
сидел за его спиной, - о маршалах, генералах и адмиралах, рядом с которыми
он в обычное время не мог бы представить себя даже мысленно.
   Звягинцев говорил о том, что совсем недавно испытал сам, о чем  столько
раз было уже переговорено с друзьями, - о том, что финны, создав предполье
перед главной полосой обороны и при отходе разрушив за собой все  мосты  и
дороги и ведя бои на промежуточных  рубежах,  обеспечили  себе  тем  самым
возможность более упорного сопротивления. Преодолеть  их  сопротивление  в
короткие  сроки  можно  было,  только   имея   полноценное   и   правильно
распределенное техническое обеспечение...
   - ...А у нас его не было, не было! - со страстью и  горечью  произносил
Звягинцев. - Каждый  метр  преодоленного  пути,  каждую  заколоченную  под
снайперским огнем противника сваю, каждый  пролет  наведенного  моста  нам
приходилось оплачивать большой кровью... Мы не жалуемся, нет, - еще  более
волнуясь, продолжал Звягинцев, - мы знаем, что  война  -  это  и  кровь  и
лишения. Но если бы мы  имели  достаточно  инженерной  техники,  имели  бы
по-настоящему подвижные саперные части, тогда...
   И в этот момент Звягинцева прервал Сталин. Звягинцев не видел Сталина и
не догадался, что тот хочет что-то сказать. Поэтому, несмотря  на  то  что
весь зал видел, как Сталин подошел к дальнему торцу стола президиума, чуть
выступив на авансцену, и плавным движением приподнял перед  собой  руку  с
зажатой в кулаке трубкой,  как  делал  тогда,  когда  хотел  обратиться  к
оратору, - Звягинцев тем не менее продолжал свою речь.  Более  того,  даже