соответствии со званием и  должностью,  были  уже  приготовлены  номера  и
общежития, они успели только поставить свои чемоданы, наскоро побриться  и
отправились в Кремль. От гостиницы до Спасских ворот было рукой  подать  -
только перейти Красную площадь, но в комендатуре у окошка, где  выдавались
пропуска, пришлось задержаться: слишком много было народу.
   Однако в  Андреевский  зал  Большого  Кремлевского  дворца  все  попали
вовремя, и только  здесь,  в  зале,  очутившись  среди  высших  командиров
Красной Армии и Флота, командующих и начальников  различных  родов  войск,
пехотинцев, артиллеристов, летчиков и моряков, Звягинцев  понял,  куда  он
так нежданно-негаданно попал.
   На совещании присутствовал Сталин.
   Когда он появился из боковой двери президиума и, сопровождаемый идущими
на два-три шага позади  маршалами  и  генералами,  пошел  вдоль  длинного,
покрытого красным сукном стола, все в зале встали со своих мест  и  грохот
аплодисментов слился со стуком откинувшихся сидений.
   Но председательское место занял не он, а Ворошилов.  Рядом  сел  Маршал
Советского Союза Тимошенко.
   Сталин же, с которого не сводил глаз Звягинцев, сел сбоку  в  одном  из
дальних рядов президиума, но уже через несколько минут  вынул  из  кармана
трубку,  встал  и  начал  медленно  прохаживаться  за  спинами  сидящих  в
президиуме людей. В сером, так хорошо известном  по  портретам  кителе,  в
прямых, невоенного покроя брюках,  заправленных  в  сапоги,  с  трубкой  в
полусогнутой  руке,  он  бесшумно  передвигался  взад  и  вперед,   иногда
присаживаясь на свое дальнее место в  ряду  -  разумеется,  его  никто  не
занимал - и  снова  вставая,  чтобы  продолжить  свое  медленное  и  тихое
хождение.
   Время от времени Сталин останавливал выступающих,  задавая  им  вопросы
или бросая короткие реплики.
   В зале стояла тишина,  но,  когда  Сталин  замедлял  свой  и  без  того
медленный бесшумный  шаг  и  пристально  смотрел  на  оратора  или  слегка
приподнимал руку с зажатой в кулаке трубкой, тишина становилась еще  более
ощутимой, потому что все понимали: он хочет что-то сказать. И  тогда  тот,
кто стоял на трибуне, невольно умолкал и оборачивался в сторону Сталина.
   Совещание длилось несколько дней. С первого же дня оно приобрело острый
дискуссионный  характер.   Один   за   другим   поднимались   на   трибуну
военачальники, чьи имена были хорошо известны Звягинцеву, чьи лица он знал
по портретам. Все выступавшие единодушно отмечали, что Красная Армия имеет
надежное вооружение. И тем не менее,  утверждали  ораторы,  личный  состав
армии, особенно пехоты, знает военную технику недостаточно и не  умеет  ее
использовать  в  зимних  условиях.  Почти  все   говорили   о   том,   что
северо-западный и северный театры военных действий были плохо подготовлены
к операциям, о нехватке минометов и лыж,  которыми  в  большом  количестве
обладали  финны,  о  ненадежности   радиотехнических   средств   связи   и
управления, о неудобстве нашего зимнего обмундирования...
   Если бы в эти минуты кто-нибудь  посоветовал  Звягинцеву  подняться  на
трибуну и выступить, то он воспринял бы  это  так,  точно  ему  предложили
прыгнуть с самолета без парашюта.
   Почему же он все-таки решился? Как все это случилось?..
   А произошло это так.
   То ли кому-то из военного руководства показалось, что совещание приняло