В это время из одного шалаша вышел старик. Он холодно осмотрел рану  и,
покачивая головой, подтвердил:
   - Пикаколу...
   Ничего больше он не сказал и лишь молча  следил  за  быстрым  действием
яда. Нога у ребенка распухала и распухала и бледноватое пятно подымалось к
бедру.
   Мать сидела на земле. Она молча плакала крупными  слезами  и  судорожно
прижимала к себе малыша, который издавал душераздирающие крики.
   - Ты уверен, что умрет? - спросил Александр.
   - Через полчаса. Против укуса пикаколу средств нет.
   - Клянусь, эта несчастная женщина имеет  слишком  много  прав  на  нашу
благодарность. Я попробую заплатить ей наш долг... Альбер, - обратился  он
к своему другу, - у нас нет никаких  прижигании,  и  я  не  вижу  хотя  бы
жаровни с углями. Высыпь мне порох из одного патрона. А  ты,  Зуга,  скажи
женщине, что я попытаюсь вырвать ребенка  из  лап  смерти,  но  ему  будет
больно.
   Мать отдала  малыша  беспрекословно  и  устремила  на  белого  человека
взгляд, полный нежности и доверия.
   Из своего дорожного прибора Александр достал ланцет,  сделал  на  месте
укуса два крестообразных надреза, раздвинул края  и  нажал,  чтобы  выжать
кровь, которая все не вытекала.
   Затем после секундного колебания он  взглянул  на  эту  скорбную  мать,
увидел жаркую мольбу в ее глазах, полных слез,  и  посмотрел  на  ребенка,
которого сотрясала страшная судорога.
   Альбер как будто угадал, что переживает его  друг,  и  у  него  сжалось
сердце. Он побледнел, но не сделал ни малейшего движения, чтобы остановить
сопряженную со смертельным риском безумную попытку Александра.
   Превозмогая страх, Александр прильнул ртом к  одной  из  ранок  и  стал
отсасывать кровь, время от времени сплевывая покрасневшую слюну.
   Напрасно пытались вмешаться и его преподобие и полицейский.
   Не слушая их и не отвечая им, Александр прильнул ко второй ранке и стал
из нее также отсасывать отравленную кровь. Решив, что отсосано достаточно,
он повернулся к Альберу:
   - Порох! Высеки огонь! Зажги трут...
   Альбер все предвидел и все приготовил.
   Александр крепко зажал раненую ножку, насыпал немного пороху на одну из
ранок и поднес трут, каким они обычно пользовались  для  разжигания  огня.
Порох вспыхнул, поднялось белое облачко,  запахло  жженым  мясом.  Ребенок
корчился и кричал.
   - Хорошо! Давай дальше!
   В два приема он  повторил  ту  же  операцию,  но  обращая  внимания  на
отчаянные крики маленького пациента.
   Несчастная бушменка  снова  подняла  свои  заплаканные  глаза  и  снова
взглянула на француза нежным и глубоким взглядом. Француз понял  ее  немой
вопрос.
   - Надейся, женщина, - сказал он мягко. - Твой ребенок будет  жить.  Его
прервал внезапный раскат саркастического  хохота,  за  которым  последовал
нечеловеческий крик.
   Александр резко повернулся, как  если  бы  сам  наступил  на  змею.  Он
остолбенел, увидев чернокожего с тяжелой колодкой на шее, который со  всех