родным братом Натальи; узнали, что давно сошла с ума - от несчастной
любви - и тетя Тоня, жившая в одной из старых дворовых изб возле оску-
девшей суходольской усадьбы и восторженно игравшая на гудящем и звенящем
от старости фортепиано экосезы; узнали, что сходила с ума и Наталья, что
еще девчонкой на всю жизнь полюбила она покойного дядю Петра Петровича,
а он сослал ее в ссылку, на хутор Сошки... Наши страстные мечты о Сухо-
доле были понятны. Для нас Суходол был только поэтическим памятником бы-
лого. А для Натальи? Ведь это она, как бы отвечая на какую-то свою думу,
с великой горечью сказала однажды:
- Что ж! В Суходоле с татарками за стол садились! Вспомнить даже
страшно.
- То есть с арапниками? - спросили мы.
- Да это все едино-с,- сказала она.
- А зачем?
- А на случай ссоры-с.
- В Суходоле все ссорились?
- Борони бог! Дня не проходило без войны! Горячие все были - чистый
порох.
Мы-то млели при ее словах и восторженно переглядывались: долго предс-
тавлялся нам потом огромный сад, огромная усадьба, дом с дубовыми бре-
венчатыми стенами под тяжелой и черной от времени соломенной крышей - и
обед в зале этого дома: все сидят за столом, все едят, бросая кости на
пол, охотничьим собакам, косятся друг на друга - и у каждого арапник на
коленях: мы мечтали о том золотом времени, когда мы вырастем и тоже бу-
дем обедать с арапниками на коленях. Но ведь хорошо понимали мы, что не
Наталье доставляли радость эти арапники. И все же ушла она из Лунева в
Суходол, ^источнику своих темных воспоминаний. Ни своего угла, ни близ-
ких родных не было у ней там; и служила она теперь в Суходоле уже не
прежней госпоже своей, не тете Тоне, а вдове покойного Петра Петровича,
Клавдии Марковне. Да вот без усадьбы-то этой и не могла жить Наталья.
- Что делать-с: привычка,- скромно говорила она.- Уж куда иголка, ту-
да, видно, и нитка. Где родился, там годился...
И не одна она страдала привязанностью к Суходолу. Боже, какими
страстными любителями воспоминаний, какими горячими приверженцами Сухо-
дола были и все прочие суходольцы!
В нищете, в избе обитала тетя Тоня. И счастья, и разума, и облика че-
ловеческого лишил ее Суходол. Но она даже мысли не допускала никогда,
несмотря на все уговоры нашего отца, покинуть родное гнездо, поселиться
в Луневе:
- Да лучше камень в горе бить!
Отец был беззаботный человек; для него, казалось, не существовало ни-
каких привязанностей. Но глубокая грусть слышалась в его рассказах о Су-
ходоле. Уже давным-давно выселился он из Суходола в Лунево, полевое по-
местье бабки нашей Ольги Кирилловны. Но жаловался чуть не до самой кон-
чины своей:
- Один, один Хрущев остался теперь в свете. Да и тот не в Суходоле!
Правда, нередко случалось и то, что, вслед за такими словами, задумы-
вался он, глядя в окна, в поле, и вдруг насмешливо улыбался, снимая со
стены гитару.
- А и Суходол хорош, пропади он пропадом! - прибавлял он с тою же