четкостью,  точно  лаял в  свой  дудкообразный  нос и все время сентенцiями,
тоном поучительным, не допускающим возраженiй. Все было в его  словах крайне
революцiонно (в смыслe  искусства), --  да здравствует только новое и  долой
все старое! Он даже предлагал всe старыя книги до тла сжечь на кострах, "вот
как Омар сжег Александрiйскую библiотеку!" -- воскликнул он. Но вмeстe с тeм
для  всего   новаго  уже  были  у  него,  этого  "дерзателя,   разрушителя",
жесточайшiе,  37  непоколебимые правила,  уставы,  узаконенiя,  за  малeйшее
отступленiе от  которых  он,  видимо,  готов  был тоже  жечь  на кострах.  И
аккуратность у него, в его низкой комнатe на антресолях, была удивительная.
     "Тайный Рыцарь, Кормщик, Зеленая Звeзда..."  Тогда и заглавiя книг всeх
этих рыцарей и кормщиков были не менeе  удивительны: "Снeжная маска", "Кубок
метелей", "Змeиные цвeты"... Тогда,  кромe  того, ставили  их, эти заглавiя,
непремeнно на самом верху обложки в углу слeва. И помню, как  однажды Чехов,
посмотрeв на такую обложку, вдруг радостно захохотал и сказал:
     -- Это для косых!
     В  моих  воспоминанiях  о  Чеховe сказано  кое-что  о  том,  как вообще
относился  он  и к  "декадентам"  и  к Горькому, к Андрееву...  Вот еще одно
свидeтельство в том же родe.
     Года  три тому назад, --  в  1947  году, -- в Москвe издана  книга  под
заглавiем  "А.  П.  Чехов  в  воспоминанiях  современников".  В  этой  книгe
напечатаны между  прочим  воспоминанiя  А. Н. Тихонова  (А. Сереброва). Этот
Тихонов всю жизнь состоял при Горьком. В юности он учился в Горном институтe
и лeтом 1902  года производил  развeдки на каменный уголь в уральском имeнiи
Саввы  Морозова, и вот Савва Морозов  прieхал однажды в  это имeнiе вмeстe с
Чеховым. Тут, говорит Тихонов, я провел нeсколько дней в обществe  Чехова  и
однажды имeл с  ним  разговор о  Горьком, об Андреевe.  Я слышал, что  Чехов
любит и цeнит  Горькаго и со  своей стороны не поскупился на  похвалу автору
"Буревeстника",   просто    задыхался   от   восторженных    междометiй    и
восклицательных знаков. 38
     -- Извините... Я  не понимаю...  --  оборвал меня  Чехов  с  непрiятной
вeжливостью человeка, которому наступили на ногу. -- Я не понимаю, почему вы
и вообще  вся  молодежь без  ума  от  Горькаго? Вот  вам  всeм нравится  его
"Буревeстник", "Пeснь о соколe"... Но вeдь это не литература, а только набор
громких слов...
     От изумленiя я обжегся глотком чая.
     --  Море  смeялось,  --  продолжал Чехов, нервно  покручивая шнурок  от
пенснэ. -- Вы, конечно, в восторгe! Как замeчательно! А вeдь это -- дешевка,
лубок.  Вот  вы  прочитали  "море  смeялось"  и  остановились.  Вы  думаете,
остановились  потому,   что  это  хорошо,  художественно.  Да   нeт  же!  Вы
остановились просто  потому, что сразу не  поняли, как это так  -- море -- и
вдруг смeется?  Море не смeется, не плачет, оно шумит, плещется, сверкает...
Посмотрите  у Толстого:  солнце всходит, солнце заходит... Никто не рыдает и
не смeется...
     Длинными пальцами он трогал пепельницу, блюдечко, молочник  и сейчас же
с какой-то брезгливостью отпихивал их от себя.
     -- Вот вы  сослались на  "Фому Гордeева", -- продолжал он, сжимая около
глаз гусиныя лапки морщин. -- И  опять неудачно! Он весь по прямой линiи, на
одном  героe построен,  как  шашлык  на  вертeлe. И  всe  персонажи  говорят
одинаково, на "о"...
     С   Горьким   мнe   явно   не   повезло.  Я  попробовал  отыграться  на