чивостью, с поднятым к небу лицом и с поднятыми открытыми ладонями обра-
щают они свои мольбы к Богу в этом светоносном и тихом храме:
   Во имя Бога, милосердого и милостивого!
   Хвала ему, властителю вселенной!
   Владыке Дня Суда и Воздаяния!
   Но велик и непостижим Владыка - и вот покорно падают руки вдоль тела,
а голова на грудь. И еще покорнее отдаются эти руки в узы его, соединясь
после падения под грудью, и быстро и бесшумно начинает вслед за этим па-
дать человек на колени и касаться челом праха. И тайные мольбы и славос-
ловия падающего ниц человека со всех концов мира несутся всегда к едино-
му месту: к святому городу, к ветхозаветному камню в пустыне  Измаила  и
Агари...
   Медленно подвигаемся мы в боковых проходах за колоннами, шмыгая  туф-
лями по скользким циновкам. Потом шмыгаем по еще более скользкому мрамо-
ру пропилеи, где девять огромных и тяжких бронзовых дверей - все в  один
ряд - еще хранят рельефы византийских крестов. Потом поднимаемся по  ши-
роким отлогим всходам на хоры, и с высоты я еще раз наслаждаюсь головок-
ружительной бездной этого капища и маленькими фигурками сидящих  глубоко
подо мною, на полу, в широком столпе света, падающего из  купола.  А  из
древней амбразуры открытого окна снова тянет на меня  теплом  солнечного
света и свежестью снега. Я подхожу - и ласковый ветер ударяет мне в  ли-
цо, розовая голубка срывается с подоконника в простор  весеннего  возду-
ха... И опять развертывается предо мною зыбкая синева  Мраморного  моря,
блеск солнца, лилово-пепельные силуэты горных вершин  и  мертвенно-белое
облако Малоазийского Олимпа...
 
 
   V
 
   На мраморной паперти Софии, когда мы покидаем ее,  лежит  деревенский
нищий в лохмотьях овчины, темный, как мумия,  с  большими  оттопыренными
ушами и потухшими глазами.
   - Бакшиш! - жалобно говорит он старческим отдаленным голосом, и  пра-
вая рука его несмело касается сердца, губ и лба.
   Но в его левой руке деревянная мисочка с вареным рисом - и просьба  о
милостыне звучит безжизненно: Бог уже послал ему дневное  пропитание,  в
остальном он не нуждается.
   Со двора выходим на Атмейдан, славный когда-то по всему миру Ипподром
Византии. Слева Атмейдан замыкается одной из великолепнейших  султанских
мечетей - колоссальной белой мечетью  Ахмедиэ,  окруженной  платанами  и
шестью исполинскими минаретами. Но, боже, чем замыкается площадь с  дру-
гих сторон! Ветхие бревенчатые хибарки под черепицей, старозаветные  ко-
фейни, полузасохшие акации. Ипподром теперь пуст  и  пылен,  и  печально
стоят на нем в ямах, обнесенных решетками, три памятника  великой  древ-
ности: обелиск розового гранита, когда-то стороживший вход в храм Солнца
в Гелиополе, грубая каменная колонна Константина Багрянородного и  брон-
зовая, позеленевшая Змеиная колонна - три  перевившихся  и  вставших  на
хвосты змеи: "слава Дельфийского капища".
   Большая улица Стамбула, по которой мы возвращаемся в Галату, вид име-
ет милый, южный: много солнца, акаций, турецких таверн, где  всегда  так