душу.
     Они обменялись испуганными взглядами и быстро побежали к  дому.  Пизани
обернулся, когда они вошли в комнату. Его взгляд, страшный и  повелительный,
заставил их в страхе отступить. Черная  мантилья  и  лавровый  венок  лежали
перед ним. Виола все поняла с первого же взгляда; она кинулась к его  ногам,
она порывисто целовала их:
     - Отец! Отец! Ведь я осталась еще у тебя!
     Крик отчаяния утих, звуки переменились, печаль, еще  живая  в  мелодии,
соединилась с аккордами и с  менее  зловещими  мыслями.  Соловей  улетел  от
преследования своих врагов.  Легкие,  воздушные,  прелестные  ноты  полились
из-под смычка и потом вдруг утихли. Инструмент упал на пол, струны лопнули с
глухим треском. Артист посмотрел  на  своего  ребенка,  потом  на  лопнувшие
струны...
     - Похороните меня рядом с ней, - проговорил он спокойным голосом,  -  а
это рядом со мной.
     При этих словах все его тело скорчилось. Последняя  судорога  пробежала
по его лицу, и на пол упало безжизненное  тело.  В  своем  падении  он  смял
лавровый венок, который тоже упал подле него.
     Солнце бросало на всех троих свои последние  лучи  через  окно,  увитое
виноградными лозами. Так улыбается вечная природа, глядя на  останки  всего,
что делает жизнь славной и знаменитой.

        "X"

     Пизани похоронили вместе с его скрипкой в том же гробу.
     Виола осталась одна на  свете,  одна  в  доме,  где  с  самой  колыбели
одиночество казалось ей вещью противоестественной. Это уединение, эта тишина
были для нее сначала нестерпимыми.
     Она приняла с благодарностью предложение убежища  в  доме  и  семействе
соседа, тронутого ее несчастьем, очень привязанного к ее отцу и  к  тому  же
члена того же оркестра. Но в скорби общество чужих, утешения посторонних еще
больше раздражают рану. К тому же ужасно слышать  от  других  слова  "отец",
"мать", "дочь", точно  смерть  существует  только  для  вас;  тяжело  видеть
спокойную правильность их жизни, какую вы сами вели до сих пор.
     Нет! Могила и та напоминает нам  о  потере  менее,  чем  общество  тех,
которым некого  оплакивать.  Вернись  к  своему  одиночеству,  юная  сирота,
вернись в пустой и ледяной дом: скорбь, которая ждет  тебя  на  его  пороге,
примет тебя, как улыбка на безжизненных устах. Оттуда, через окно, с  твоего
места у двери, ты увидишь  еще  дерево,  одинокое,  как  и  ты,  выросшее  в
расщелинах утеса и проложившее себе путь к свету. Так  и  ты,  через  всякую
скорбь,  пока  время  способно  возобновлять  свежесть   молодости,   борись
постоянно с инстинктом человеческого сердца.  Только  когда  силы  истощены,
когда молодость уже прошла, только тогда солнце напрасно светит для человека
и для дерева.
     Проходили недели, длинные и скучные  месяцы,  но  Неаполь  не  позволял
своему идолу пренебрегать долее  своими  обязанностями.  Голос  Виолы  снова
раздался в театре. Золото и слава расточались молодой  актрисе;  но  она  от
этого не изменила простоты своего образа  жизни,  своему  скромному  жилищу,
своей единственной служанке,  недостатки  и  эгоизм  которой  ускользали  от
неопытности Виолы.