Неаполя; она царица, избалованный ребенок сцены. Испортить ее игру - вещь
легкая. Испортит ли она ее натуру? Не думаю. Дома, у себя, она всегда добра
и проста и по-прежнему садится у двери, по-прежнему глубоко задумывается.
Сколько раз, дерево с кривым стволом, она смотрела на твои зеленые
ветки! Сколько раз, как и ты, в своих фантастических мечтах боролась она за
свет, но не за театральный свет! Ребенок, довольствуйся лампой, - что я
говорю - бледным ночником. Для дома грошовая свечка удобнее всех звезд
неба...
Недели проходили, незнакомец не показывался; проходили месяцы, а его
предсказание страданий еще не исполнилось. Однажды вечером Пизани заболел.
После его успеха последовало множество просьб сочинить концерты и сонаты для
его любимого инструмента. Он проводил целые недели, дни и ночи за сочинением
пьесы, в которой он рассчитывал превзойти себя. Он выбрал, как всегда, один
из тех сюжетов, которые, казалось, невозможно положить на музыку и трудности
которых он любил преодолевать исключительной силой своего таланта, - ужасную
легенду о метаморфозе Филомеля.
Пьеса начиналась с веселого пира. Среди праздника, даваемого королем
Фракии, внезапно диссонанс прерывал веселые ноты. Король узнает, что его сын
погиб от руки сестер-мстительниц; быстрая, как ветер бури, мелодия сердито
льется, выражая страх, ужас, отчаяние. Отец отправляется преследовать
сестер. Слушайте! Неприятные, тяжелые звуки ужаса вдруг перешли в тихую
жалобу! Метаморфоза совершилась, и Филомель, превратившийся в соловья,
издает нежные трели, которые должны поведать свету историю его несчастий...
Во время этой трудной и многосложной работы здоровье композитора,
возбужденного своим недавним торжеством и возродившимся тщеславием, вдруг
надломилось. Он захворал ночью; на другой день, утром, доктор нашел, что у
него вредная и заразительная лихорадка. Виола и ее мать приняли на себя
трудную задачу ухаживать за ним; но скоро эту обязанность пришлось исполнять
одной Виоле. Синьора Пизани заразилась, и в несколько часов ее положение
стало более опасным, чем положение ее мужа. Неаполитанцы, как и все жители
жарких стран, охотно делаются эгоистами и жестокими под влиянием ужаса,
внушаемого эпидемией. Джионетта и та сказывалась больной, чтобы не входить в
комнату Гаэтано. На Виолу пала вся тяжесть обязанностей, налагаемых в этом
случае любовью и состраданием. Это было для нее ужасным испытанием.
Сократим, однако, подробности.
Жена умерла первая.
Однажды, незадолго до захода солнца, Пизани проснулся; впервые после
бреда, который в продолжение двух дней его болезни давал ему редкие
промежутки покоя, он обвел комнату слабым, потухшим взглядом и с улыбкой
узнал Виолу. Он произнес ее имя, приподнялся на постели и протянул к ней
руки. Она бросилась к нему на грудь, стараясь остановить обильно лившиеся
слезы.
- Твоя мать! - проговорил он. - Разве она спит?
- Да, она спит! - И слезы полились снова.
- Я думал... что я такое думал? Не знаю! Но не плачь... мне теперь
будет хорошо; очень, совсем хорошо. Она придет ко мне, когда проснется, не
правда ли?
Виола не могла говорить; она поспешила приготовить лекарство, которое
больной должен был принять, как только бред прекратится. Доктор приказал ей
послать за ним, как только произойдет эта важная перемена. Она пошла к