усыновил. Если я заслужил имя скупого,  то  лишь  для  того,  чтоб  тебя  не
презирали, тебя,  моего  наследника,  когда  меня  не  будет  больше,  тебя,
обиженного природой. Ты получил бы все  мое  богатство  после  моей  смерти.
Разве ты не мог продлить свою милость еще на  несколько  месяцев,  несколько
дней? Что я тебе сделал?
     - Ты продолжал жить и не хотел писать завещание.
     - Боже мой! Боже мой!
     - Слушай: я все приготовил к бегству.  Смотри.  У  меня  есть  паспорт,
лошади ждут меня внизу, запасные заказаны. У меня твое золото.
     И, говоря таким образом, негодяй продолжал забирать свертки.
     - А теперь, если я оставлю тебе жизнь, какая у меня гарантия, что ты не
донесешь на меня?
     При этих словах он подошел к старику с угрожающим видом.
     Гнев последнего уступил место страху. Он задрожал перед этим чудовищем.
     - Оставь мне жизнь... дай мне жить для... для...
     - Для чего?
     - Для того, чтобы  простить  тебя!  Да,  ты  можешь  жить  без  страха.
Клянусь...
     - Ты клянешься? Кем и чем, старик? Я не могу тебе поверить.
     Еще одна минута, и рука, уже поднятая убийцей, задушила бы свою жертву.
Но между ней и убийцей явилось видение, которое казалось  пришедшим  с  того
света, существование которого отвергали оба.
     Разбойник отскочил, потом повернулся и бросился вон.
     Старик снова упал на пол без чувств...

        "VIII"

     Вернувшись к старику на другой день, иностранец нашел его  спокойным  и
был сам удивлен, увидев его оправившимся от  волнений  и  страданий  прошлой
ночи. Больной выразил благодарность  своему  спасителю  горячими  слезами  и
сообщил ему, что позвал одного из своих родственников, который  с  этих  пор
будет заботиться о его безопасности и нуждах.
     - Так как, - прибавил он, - у меня еще есть деньги, а  впредь  мне  нет
никакой причины быть скупым.
     Потом он стал быстро рассказывать об обстоятельствах его союза  с  тем,
который покушался убить его.
     Еще в молодости он поссорился со  своей  семьей  на  почве  религиозных
разногласий. У него не было детей; он решился усыновить ребенка из народа  и
воспитать  его  своим  последователем.  Он  выбрал  сироту  самого   темного
происхождения, уродство  и  вид  которого  были  для  него  сперва  причиной
сострадания, а позже причиной слепой и чрезвычайной  привязанности.  В  этом
оборвыше он любил не только сына, но и свою теорию. Он воспитал его согласно
философским принципам французских энциклопедистов.  Гельвеции  доказал  ему,
что воспитание может все, и до восьми лет любимым  девизом  маленького  Жана
было: Свет и Добродетель. Ребенок выказывал  способности,  в  особенности  к
искусству.
     Его покровитель стал искать учителя, такого же, как он  сам,  и  выбрал
живописца Давида. Этот художник, такой же  отвратительный,  каким  стал  его
ученик, был,  конечно,  также  материалистом  и  атеистом,  как  того  желал
покровитель.