две мрачных и  знойных  розы,  утверждающие  красоту  и  прочность  жизни,
несмотря на то, что на  подступах  к  Городу  -  коварный  враг,  который,
пожалуй,  может  разбить  снежный,  прекрасный  Город  и   осколки   покоя
растоптать  каблуками.  Цветы.  Цветы  -  приношение   верного   Елениного
поклонника,  гвардии  поручика   Леонида   Юрьевича   Шервинского,   друга
продавщицы в конфетной знаменитой "Маркизе",  друга  продавщицы  в  уютном
цветочном магазине "Ниццкая флора". Под тенью гортензий тарелочка с синими
узорами, несколько  ломтиков  колбасы,  масло  в  прозрачной  масленке,  в
сухарнице пила-фраже и белый продолговатый хлеб. Прекрасно можно  было  бы
закусить и выпить чайку, если б не все эти мрачные обстоятельства... Эх...
эх...
   На чайнике верхом едет гарусный  пестрый  петух,  и  в  блестящем  боку
самовара отражаются три изуродованных турбинских лица, и щеки Николкины  в
нем, как у Момуса.
   В глазах Елены  тоска,  и  пряди,  подернутые  рыжеватым  огнем,  уныло
обвисли.
   Застрял где-то Тальберг со своим денежным гетманским поездом и  погубил
вечер. Черт его знает, уж не случилось  ли,  чего  доброго,  что-нибудь  с
ним?.. Братья вяло  жуют  бутерброды.  Перед  Еленою  остывающая  чашка  и
"Господин из Сан-Франциско". Затуманенные глаза, не видя, глядят на слова:

   ...мрак, океан, вьюгу.

   Не читает Елена.
   Николка, наконец, не выдерживает:
   - Желал бы я знать, почему  так  близко  стреляют?  Ведь  не  может  же
быть...
   Сам себя прервал и исказился при движении в  самоваре.  Пауза.  Стрелка
переползает десятую минуту и - тонк-танк - идет к четверти одиннадцатого.
   - Потому стреляют, что немцы - мерзавцы, - неожиданно бурчит старший.
   Елена поднимает голову на часы и спрашивает:
   - Неужели, неужели они оставят нас  на  произвол  судьбы?  -  Голос  ее
тосклив.
   Братья, словно по команде, поворачивают головы и начинают лгать.
   - Ничего не известно, - говорит Николка и обкусывает ломтик.
   - Это я так сказал, гм... предположительно. Слухи.
   - Нет, не слухи, - упрямо отвечает Елена,  -  это  не  слух,  а  верно;
сегодня видела Щеглову, и она сказала, что из-под  Бородянки  вернули  два
немецких полка.
   - Чепуха.
   - Подумай сама, - начинает старший, - мыслимое  ли  дело,  чтобы  немцы
подпустили этого прохвоста близко к городу? Подумай, а? Я лично решительно
не представляю, как они с ним уживутся  хотя  бы  одну  минуту.  Полнейший
абсурд. Немцы и Петлюра. Сами же они его называют не  иначе,  как  бандит.
Смешно.
   - Ах, что ты говоришь. Знаю я теперь немцев. Сама уже видела нескольких
с красными бантами. И унтер-офицер пьяный с бабой какой-то. И баба пьяная.
   - Ну мало ли что? Отдельные случаи  разложения  могут  быть  даже  и  в
германской армии.
   - Так, по-вашему, Петлюра не войдет?