Бенефис  Шарикова,  обещанный  доктором  Борменталем,  не  состоялся,
однако, на следующее утро по той причине, что Полиграф Полиграфович  исчез
из дома. Борменталь пришел в яростное отчаяние, обругал себя ослом за  то,
что не спрятал ключ от парадной двери, кричал, что это  непростительно,  и
кончил пожеланием, чтобы Шариков  попал  под  автобус.  Филипп  Филиппович
сидел в кабинете, запустив пальцы в волосы, и говорил:
     - Воображаю,  что  будет  твориться  на  улице...  Вообража-а-ю.  "От
Севильи до Гренады", боже мой.
     - Он в домкоме еще может быть,  -  бесновался  Борменталь  и  куда-то
бегал.
     В домкоме он поругался с председателем Швондером до того, что тот сел
писать заявление в народный суд Хамовнического района, крича при этом, что
он не сторож питомца  профессора  Преображенского,  тем  более,  что  этот
питомец Полиграф не далее, как вчера, оказался прохвостом, взяв в  домкоме
якобы на покупку учебников в кооперативе 7 рублей.
     Федор, заработавший на этом деле три рубля, обыскал весь  дом  сверху
до низу. Нигде никаких следов Шарикова не было.
     Выяснилось только одно - что Полиграф отбыл на рассвете  в  кепке,  в
шарфе и пальто, захватив с собой  бутылку  рябиновой  в  буфете,  перчатки
доктора Борменталя и  все  свои  документы.  Дарья  Петровна  и  Зина,  не
скрывая, выразили свою бурную радость и надежду,  что  Шариков  больше  не
вернется. У Дарьи Петровны Шариков  занял  накануне  три  рубля  пятьдесят
копеек.
     - Так вам и надо! - рычал Филипп Филиппович, потрясая кулаками. Целый
день звенел телефон,  звенел  телефон  на  другой  день.  Врачи  принимали
необыкновенное количество пациентов, а на третий  день  вплотную  встал  в
кабинете вопрос о том, что нужно дать  знать  в  милицию,  каковая  должна
разыскать Шарикова в московском омуте.
     И только что было  произнесено  слово  "милиция",  как  благоговейную
тишину обухова переулка прорезал лай грузовика и  окна  в  доме  дрогнули.
Затем  прозвучал  уверенный  звонок,  и  Полиграф  Полиграфович  вошел   с
необычайным достоинством, в полном молчании снял кепку, пальто повесил  на
рога и оказался в новом виде. На нем была кожаная куртка с  чужого  плеча,
кожаные же потертые штаны и английские высокие  сапожки  со  шнуровкой  до
колен.  Неимоверный  запах  котов  сейчас  расплылся  по  всей   передней.
Преображенский и Борменталь точно по  команде  скрестили  руки  на  груди,
стали у притолоки и ожидали первых сообщений от  Полиграфа  Полиграфовича.
Он пригладил жесткие волосы, кашлянул и осмотрелся так,  что  видно  было:
смущение Полиграф желает скрыть при помощи развязности.
     - Я, Филипп Филиппович, - начал он наконец говорить, -  на  должность
поступил.
     Оба врача издали неопределенный сухой  звук  горлом  и  шевельнулись.
Преображенский опомнился первый, руку протянул и молвил:
     - Бумагу дайте.
     Было напечатано: "Предъявитель  сего  товарищ  Полиграф  Полиграфович
Шариков действительно состоит заведующим подотделом очистки города  Москвы
от бродячих животных (котов и пр.) В отделе МКХ".
     - Так, - тяжело молвил Филипп Филиппович, - кто же вас  устроил?  Ах,
впрочем я и сам догадываюсь.