- Да помилуйт...
     Филипп Филиппович вдруг насторожился, поднял палец.
     - Погодите-ка... Мне шаги послышались.
     Оба прислушались, но в коридоре было тихо.
     -  Показалось,  -  молвил  Филипп  Филиппович  и  с  жаром  заговорил
по-немецки в его словах несколько раз звучало русское слово "уголовщина".
     - Минуточку, - вдруг насторожился Борменталь и шагнул к  двери.  Шаги
слышались явственно и приблизились к кабинету. Кроме  того,  бубнил  голос
Борменталь распахнул двери и отпрянул в изумлении.  Совершенно  пораженный
Филипп Филиппович застыл в кресле.
     В освещенном  четырехугольнике  коридора  предстала  в  одной  ночной
сорочке Дарья Петровна с боевым и пылающим лицом.  И  врача  и  профессора
ослепило обилие мощного и, как  от  страху  показалось  обоим,  совершенно
голого тела.  В  могучих  руках  Дарья  Петровна  волокла  что-то,  и  это
"что-то", упираясь, садилось на зад и небольшие его  ноги,  крытые  черным
пухом, заплетались по паркету.  "Что-то",  конечно,  оказалось  Шариковым,
совершенно потерянным,  все  еще  пьяненьким,  разлохмаченным  и  в  одной
рубашке.
     Дарья Петровна, грандиозная и нагая, тряхнула Шарикова, как  мешок  с
картофелем, и произнесла такие слова:
     - Полюбуйтесь,  господин  профессор,  на  нашего  визитера  Телеграфа
Телеграфовича. Я замужем была, а Зина - невинная девушка.  Хорошо,  что  я
проснулась.
     Окончив эту речь, Дарья Петровна впала в состояние стыда, вскрикнула,
закрыла грудь руками и унеслась.
     - Дарья Петровна, извините ради бога, - опомнившись, крикнул ей вслед
красный Филипп Филиппович.
     Борменталь повыше засучил  рукава  рубашки  и  двинулся  к  Шарикову.
Филипп Филиппович заглянул ему в глаза и ужаснулся.
     - Что вы, доктор! Я запрещаю...
     Борменталь правой рукой взял Шарикова за шиворот и тряхнул  его  так,
что полотно на сорочке спереди треснуло.
     Филипп Филиппович бросился наперерез и стал выдирать щуплого Шарикова
из цепких хирургических рук.
     - Вы не имеете права биться! - полузадушенный кричал Шариков,  садясь
наземь и трезвея.
     - Доктор! - вопил Филипп Филиппович.
     Борменталь несколько пришел в себя и выпустил  Шарикова,  после  чего
тот сейчас же захныкал.
     - Ну, ладно, - прошипел Борменталь, - подождем до утра. Я ему  устрою
бенефис, когда он протрезвится.
     Тут он ухватил Шарикова под мышки и поволок его в приемную спать.
     При этом Шариков сделал попытку брыкаться, но ноги его не слушались.
     Филипп Филиппович растопырил ноги, отчего лазоревые  полы  разошлись,
возвел руки и глаза к потолочной лампе в коридоре и молвил:
     - Ну-ну...



                                    9