Шарикова.
     Тот, шатаясь и прилипая к шубам, бормотал насчет того,  что  личности
ему неизвестны, что они не сукины сыны какие-нибудь, а - хорошие.
     - Изумительнее всего, что ведь  они  же  оба  пьяные...  Как  же  они
ухитрились? - поражался Филипп Филиппович, глядя на то место в стойке, где
некогда помещалась память юбилея.
     - Специалисты, - пояснил Федор, удаляясь спать с рублем в кармане.
     От двух червонцев Шариков категорически отперся и при этом  выговорил
что-то неявственное насчет того, что вот, мол, он не один в квартире.
     - Ага,  быть  может,  это  доктор  Борменталь  свистнул  червонцы?  -
осведомился Филипп Филиппович тихим, но страшным по оттенку голосом.
     Шариков качнулся, открыл совершенно  посоловевшие  глаза  и  высказал
предположение:
     - А может быть, Зинка взяла...
     - Что такое?.. - закричала Зина, появившись в дверях как  привидение,
прикрывая на груди расстегнутую кофточку ладонью, - да как он...
     Шея Филиппа Филипповича налилась красным цветом.
     - Спокойно, Зинуша, - молвил он, простирая к ней руку, - не волнуйся,
мы все это устроим.
     Зина немедленно заревела, распустив губы, и ладонь запрыгала у нее на
ключице.
     - Зина, как вам не стыдно? Кто же может подумать? Фу, какой  срам!  -
заговорил Борменталь растерянно.
     -  Ну,  Зина,  ты  -  дура,  прости  господи,  -  начал  было  Филипп
Филиппович.
     Но тут Зинин плач прекратился сам собой и все умолкли. Шарикову стало
нехорошо. Стукнувшись головой об стену он издал звук - не то  "и",  не  то
"е" - вроде "эээ"! Лицо его побледнело и судорожно задвигалась челюсть.
     - Ведро ему, негодяю, из смотровой дать!
     И все забегали, ухаживая за заболевшим Шариковым. Когда его  отводили
спать, он, пошатываясь в  руках  Борменталя,  очень  нежно  и  мелодически
ругался скверными словами, выговаривая их с трудом.
     Вся  эта  история  произошла  около  часу,  а  теперь  было  часа   3
пополуночи, но  двое  в  кабинете  бодрствовали,  взвинченные  коньяком  с
лимоном. Накурили  они  до  того,  что  дым  двигался  густыми  медленными
плоскостями, даже не колыхаясь.
     Доктор Борменталь, бледный,  с  очень  решительными  глазами,  поднял
рюмку с стрекозиной талией.
     - Филипп Филиппович, - прочувственно воскликнул он, -  я  никогда  не
забуду, как я полуголодным студентом явился к вам, и вы приютили меня  при
кафедре. Поверьте, Филипп Филиппович, вы  для  меня  гораздо  больше,  чем
профессор, учитель...  Мое  безмерное  уважение  к  вам...  Позвольте  вас
поцеловать, дорогой Филипп Филиппович.
     - Да, голубчик, мой... -  Растерянно  промычал  Филипп  Филиппович  и
поднялся навстречу. Борменталь его обнял и поцеловал  в  пушистые,  сильно
прокуренные усы.
     - Ей-богу, Филипп Фили...
     - Так растрогали, так растрогали... Спасибо  вам,  -  говорил  Филипп
Филиппович, - голубчик, я иногда на вас  ору  на  операциях.  Уж  простите
стариковскую вспыльчивость. В сущности ведь я так одинок... "От Севильи до