том,  чтобы  я  вручил  неизвестному  молодому  человеку  целую  тысячу
     долларов?
Голубков. Да, я не буду настаивать. Но я хотел бы сказать вам  на  прощанье,
     господин Корзухин, что вы  самый  бездушный,  самый  страшный  человек,
     которого я когда-либо видел. И вы получите возмездие, оно придет! Иначе
     быть не может! Прощайте. (Хочет уйти.)

                           Звонок. Антуан входит.

Антуан. Женераль Чарнота.
Корзухин. Гм... Русский день. Ну, проси, проси.

          Антуан  уходит.  Входит  Чарнота.  Он в черкеске, но без
          серебряного  пояса и без кинжала и в кальсонах лимонного
          цвета.  Выражение  лица  показывает,  что Чарноте терять
                             нечего. Развязен.

Чарнота. Здорово, Парамоша!
Корзухин. Мы с вами разве встречались?
Чарнота. Ну, вот вопрос! Да ты что, Парамон, грезишь? А Севастополь?
Корзухин. Ах да, да... Очень приятно. Простите, а мы с вами пили брудершафт?
Чарнота. Черт его знает, не припомню... Да раз встречались, так уж, наверно,
     пили.
Корзухин. Прости, пожалуйста... Вы, кажется, в кальсонах?
Чарнота. А почему это тебя удивляет? Я ведь не женщина, коей этот вид одежды
     не присвоен.
Корзухин. Вы... Ты, генерал, так и по Парижу шли, по улицам?
Чарнота. Нет, по улице шел в штанах, а  в  передней  у  тебя  снял.  Что  за
     дурацкий вопрос!
Корзухин. Пардон! Пардон!
Чарнота (тихо Голубкову). Дал?
Голубков. Нет. Я ухожу. Пойдем отсюда.
Чарнота. Куда же это мы теперь пойдем? (Корзухину.) Что  с  тобой,  Парамон?
     Твои соотечественники, которые за  тебя  же  боролись  с  большевиками,
     перед тобою, а ты отказываешь им в пустяковой сумме. Да  ты  понимаешь,
     что в Константинополе Серафима голодает?
Голубков. Попрошу тебя замолчать. Словом, идем, Григорий!
Чарнота. Ну, знаешь, Парамон, грешный я человек, нарочно  бы  к  большевикам
     записался, только чтоб тебя  расстрелять.  Расстрелял  бы  и  мгновенно
     выписался бы обратно. Постой, зачем это карты у тебя? Ты играешь?
Корзухин. Не вижу ничего удивительного в этом. Играю, и очень люблю.
Чарнота. Ты играешь! В какую же игру ты играешь?
Корзухин. Представь, в девятку, и очень люблю.
Чарнота. Так сыграем со мной.
Корзухин. Я с удовольствием бы, но, видите ли,  я  люблю  играть  только  на
     наличные.
Голубков. Ты перестанешь унижаться, Григорий, или нет? Пойдем!
Чарнота. Никакого унижения нет  в  этом.  (Шепотом.)  Тебе  что  сказано?  В
     крайнем  случае?  Крайнее  этого  случая  не  будет.  Давай  хлудовский
     медальон!