первом), в саду, что лепился под крутейшей горой, все  ветки  на  деревьях
стали лапчаты и обвисли. Гору замело, засыпало  сарайчики  во  дворе  -  и
стала гигантская сахарная голова. Дом накрыло шапкой белого генерала, и  в
нижнем этаже  (на  улицу  -  первый,  во  двор  под  верандой  Турбиных  -
подвальный) засветился слабенькими  желтенькими  огнями  инженер  и  трус,
буржуй и несимпатичный, Василий Иванович Лисович, а в верхнем -  сильно  и
весело загорелись турбинские окна.
   В сумерки Алексей и Николка пошли за дровами в сарай.
   - Эх, эх, а дров до черта мало. Опять сегодня вытащили, смотри.
   Из Николкиного электрического фонарика ударил голубой конус,  а  в  нем
видно, что обшивка со стены явно содрана и снаружи наскоро прибита.
   - Вот бы подстрелить чертей! Ей-богу. Знаешь что: сядем на эту  ночь  в
караул? Я знаю - это сапожники  из  одиннадцатого  номера.  И  ведь  какие
негодяи! Дров у них больше, чем у нас.
   - А ну их... Идем. Бери.
   Ржавый замок запел, осыпался  на  братьев  пласт,  поволокли  дрова.  К
девяти часам вечера к изразцам Саардама нельзя было притронуться.
   Замечательная печь на своей ослепительной поверхности  несла  следующие
исторические записи и рисунки, сделанные  в  разное  время  восемнадцатого
года рукою Николки тушью и полные самого глубокого смысла и значения:

   "Если тебе скажут, что союзники спешат к нам на  выручку,  -  не  верь.
Союзники - сволочи.

   Он сочувствует большевикам."

   Рисунок: рожа Момуса.
   Подпись:

   "Улан Леонид Юрьевич".

   "Слухи грозные, ужасные,
   Наступают банды красные!"

   Рисунок красками: голова с отвисшими усами, в папахе с синим хвостом.
   Подпись:

   "Бей Петлюру!"

   Руками  Елены  и  нежных  и  старинных  турбинских  друзей  детства   -
Мышлаевского, Карася, Шервинского - красками, тушью,  чернилами,  вишневым
соком записано:

   "Елена Васильевна любит нас сильно,
   Кому - на, а кому - не."

   "Леночка, я взял билет на Аиду.
   Бельэтаж N 8, правая сторона."

   "1918 года, мая 12 дня я влюбился."